Адамиди праздник.
По сути – стандартная ситуация. Да и не было ничего экстренного. Так, мелочевка и рутина. Но зато у Дусмадиса появилась свободная минутка. И мужчина навел-таки справки о Люсе. Чем жила все эти годы, после школы.
Жила Люська не особо приметно. В разводе. Сын подрастает. Муж алиментами не балует, прячется где-то от суда. Платон усмехнулся. Так это ему совсем не сложно, отыскать человечка, да убедить. Тоже, блин, мужик нашелся, от женщины бегает. Не дело это.
Но это все потом, завтра. А сейчас Платон задумчиво рассматривал фотку Люси.
Изменилась совсем. Красивая стала. Хотя, он и раньше обращал внимание на то, что Люся была весьма симпатичной. Но очень правильной, училась всегда, еще и его, Платона, гоняла за то, что домашку не делал.
Да разве ж в шестнадцать нормальный пацан думает об уроках? Вот и Платон на тот момент все чаще задумывался о девчонках постарше на год или два. Пока не надоело. А после и не до развлечений стало. Жизнь закрутила, пристроился к клану Адамиди. Потом и вовсе Машка появилась.
Платон вновь взглянул на фотку Люси. Сколько ей здесь? Сразу и не скажешь. Если верить собранной инфе, то пару лет назад сделан снимок. Красивая и уверенная в себе, а вот глаза – грустные.
Мужчина убрал снимок во внутренний карман пиджака. Парни сообщили, что уже подъезжают по нужному адресу. Минут через сорок будут здесь. У Платона как раз было время, подумать, определиться с выбором блюд, напитков, ну и решить, куда можно рвануть после ресторана. Почему-то Платон был уверен, что все у них с Люсей сложится. Вчера ведь болтали легко, пусть и в полумраке. Что может измениться за несколько часов?
Однако через двадцать минут вновь отзвонились ребята.
– Девушка отказывается ехать. Грозит ментами, – доложили парни.
– Понял, – бросил Платон.
И какого черта он не удивлен? Что-то подобное он и ожидал от Люси. Да только не верил он, что Люська не хочет видеть его. Здесь что-то другое.
А потому Платон велел упаковать ужин, официанты сгрузили все в тачку. Платон забросил цветы, купленные для Люси, на переднее сиденье и рванул на ферму.
Не пришла, значит. А собиралась хоть? Тогда зачем было соглашаться? Сразу бы отказала. И дело с концом!
Платон накручивал себя всю дорогу до владений Мордовиной. И ведь фамилию она оставила девичью, даже когда в браке была. Почему, интересно? А хотя, не важно.
Платон то злился, то успокаивался. В итоге перед домом Люси мужчина оказался довольно быстро. А из тачки выскочил так, будто за ним черти гнались. Парни, которых Дусмадис подрядил на охрану Люси, даже немного напряглись, вышли из машины. Но Платон отмахнулся рукой. А сам подошел к крыльцу.
Да, домик староват, требовал ремонта. Видно, что мужской руки не хватало. Но это все потом, а сейчас…
Сейчас дверь распахнулась еще до того, как Платон нажал на звонок. И ведь прав оказался, вживую в ярком свете уходящего солнца Люся была невероятно милой.
– Чего надо? – не очень дружелюбно уточнила женщина.
– Договаривались же, – так же хмуро ответил Платон. – Чего передумала?
– Не твое дело! – отвернулась Люся.
Платон вошел в дом, пусть и не звали его. Сам вошел, без спроса.
Внутри было чисто, все на своих местах. Идеальный порядок. Почему-то другого Платон и не ожидал.
– Сын где? Клим, верно? – уточнил мужчина.
А Люся хмыкнула. И все-то он знает. Умник. А смой стало неуютно. Дурой себя ощущала. Потому что целый час вертелась перед зеркалом, перебирала весь свой скудный гардероб. Даже порывалась смотаться в магазин, за новым платьем. А потом саму себя спросила: на кой черт ей это надо? Выше головы не прыгнуть. А новое платье не превратит ее в стройную и молодую красотку. И смысла идти на ужин с Платоном нет. Потому что она для него – бывшая одноклассница. А он для нее – первая любовь, тщательно хранимая, а потом намеренно забытая. Потому что жизнь развела. Потому что, так и нужно было. Не судьба.
И потому Люся нацепила на себя домашние джинсы, потрепанную рубашку в клетку, собрала волосы в хвост. А ведь полдня проторчала в ванной, пытаясь их как-то уложить. И вот, стоило взглянуть на высокого, широкоплечего красавчика, в который раз убедилась: все она правильно делает.
– Сын у друга, – нехотя ответила Люся и отвернулась.
– Ясно, – кивнул Платон.
А женщина смутилась под пристальным взглядом темных глаз. Хотелось спрятаться, как будто он мог прочесть все ее секреты. Но взгляд держал, точно под гипнозом. А Люся словно вернулась в детство, вновь стала той влюбленной по уши девчонкой. И страшно было. И больно. Ведь он – вон какой шикарный. А она – неприметная девчонка.
А Платон видел перед собой красивую женщину. И фигура ладная, все при ней. И взгляд такой, жгучий. И кудряшки эти светлые, выбиваются из хвоста, притягивают взгляд, так и хочется к ним прикоснуться.
– Чего тебе ясно, Платон? – невесело усмехнулась Люся. – Некогда мне болтать. Да и у тебя дел валом, занятой ты человек. За помощь спасибо.
Платон промолчал. Глупая девчонка. На Машку его похожа чем-то. Вспыльчивая такая же. По глазам видно.
Дусмадис мог бы уйти, но интуиция никогда его не подводила. Нравился он Люське, видел, что нравился. Тогда, еще в школе, не понимал особо. Многие девчонки к нему липли. А Люся другой была. Но взгляд этот он запомнил. Просто жизнь развела. Просто, видать, должно было время пройти, чтобы он научился ценить то, что имеет.
Люся смотрела на него, будто с обидой. А Платон не собирался уходить. Да и ужин стынет в тачке. Не пропадать же добру.
Окинув комнату взглядом, Платон сориентировался, где у Люси обеденный стол, кухня, раковина. Кивнул своим мыслям и вышел, не вымолвив и слова.
А Люся смотрела, как мужчина ее мечты придирчиво рассматривает ее жилье. Кивает сам себе, будто поставил жирную точку в их встрече. И исчез.
Взял, да ушел.
А Люсе так обидно стало. Не прошла кастинг. Что ж, так даже лучше. Это как пластырь, нужно срывать, иначе больнее.
Люся села на первый попавшийся стул. Вздохнула. И так жалко стало себя. И зачем она ему грубила? Зачем от ресторана отказалась? И сейчас, он ведь приехал… а она…
Дура! Распоследняя идиотка!
И слезы полились целым потоком. Люська рыдала так, что, наверное, слышно было за километр от дома.
И плевать! Она в своем доме находится! Хочет – плачет, хочет – смеется. А Люсе хотелось рыдать. Вот она и рыдала, уткнувшись лбом
