его под руку, всматриваясь вперед, в ряды выпускников.
Пробираюсь к ним.
— Привет, — шепчу маме на ушко.
Она вздрагивает и тут же с облегчением выдыхает:
— Ну наконец-то! Ты где так задержалась?
— Потом расскажу. Я пропустила что-то важное?
— Цыц, обе! — ругается папа, стрельнув в меня строгим взглядом.
От него мне сегодня будет втык, но я тоже Шолохова, а значит имею право на капельку упрямства в характере. Им с Захаром придется смириться с моим решением.
На всю площадь перед Академией звучит наша фамилия, а следом за ней еще несколько, тоже знакомых.
— Уф… — выдыхаю. — Я думала, их первыми вызовут. Награждение же, — снова шепчу маме.
— Тихо, я сказал. Потом наговоритесь! — снова рычит отец.
Мой красивый Захар в летней парадной форме чеканя шаг проходит за дипломом.
— За неоценимую помощь в усилении на недавно проходящем митинге и спасение жизни ребенка в условиях массовых беспорядков лейтенант Шолохов Захар Михайлович награждается медалью «За доблесть в службе».
Мы с мамой ревем. Папа выше поднял голову, с гордостью глядя на сына.
— Поздравляю. Пусть это станет началом отличной службы.
Захару жмут руку, он благодарит по Уставу, а я стираю слезы с лица и улыбаюсь.
Это сейчас хорошо. Праздник, гордость и все прочее. А когда их отправили помогать действующим сотрудникам, а я, не отрываясь от экрана ноутбука, смотрела на то, что творилось на этом митинге, мне было совсем не до улыбок. Крики, драки, кровь. Людей роняли, на них наступали ногами. Били бутылки. Кидали в толпу дымовые шашки. Представители правоохранительных органов отвечали жесткими мерами. Участников беспорядков грузили в автобусы и увозили для разбирательств. Там была настоящая каша из людей.
Когда Захар вернулся, я так и висла на его шее остаток ночи и весь следующий день, а он только устало улыбался и говорил, что это тоже часть его работы. Ни слова не сказал про то, что нашел и вынес из беснующейся толпы потерявшегося малыша, которого чуть не затоптали разъяренные нелюди. При этом чудом не пострадал сам. Я об этом узнала от отца, а тот не мог не узнать по долгу службы.
Как только ребят отпускают к родственникам, я забываю о грустном и первая бегу обниматься. Захар ловит, бережно прижимает к себе. На его форменной рубашке остаются влажные следы от моих слез.
— Ну и чего вы ревете? — смеется он. — Хорошо же все.
— Хорошо, — льну щекой к его груди.
Он мягко меня отстраняет, чтобы пожать руку отцу.
— Горжусь, — тихо говорит папа.
— Спасибо, — кивает Захар. — Мам, — шире улыбается он, — ну хватит плакать. Ты на нашей свадьбе так не ревела, как сейчас, — обнимает ее, успокаивающе гладит по спине.
Она целует сына в щеку и тут же стирает след от своей помады. Захар морщится, но терпит это милое и заботливое внимание.
— Домой? — спрашиваю я, прижимаясь к боку любимого мужчины, как только мне его освобождают.
— К нам. Я стол накрыла. И только попробуйте мне сказать, что у вас другие планы! — строго говорит мама.
— Планы у нас, конечно, есть, но на вечер. С парнями договорились отметить. Погоняем, пообщаемся.
— Захар, я же просил, — вздыхает отец. — Твоя профессия не сочетается с уличными гонками!
— Мы на треке, пап. На байках. Я же в команде теперь, ты забыл?
— Да не забыл я! Все равно пора завязывать с этим ребячеством. У тебя карьера, жена…
— Жена со мной поедет, а гонки — часть меня. Я не могу от этого отказаться. Мы едем или так и будем спорить?
— Поехали, — сдается отец.
Я про свои новости пока молчу. Сейчас они за столом расслабятся, папа выпьет и тогда озвучу. А пока можно еще немножко потискать своего любимого героя.
Захар прижимает меня к себе всю дорогу, тихо переговариваясь с отцом о недавних событиях. Разбирательства все еще идут, но нас заверяют, что все виновные будут наказаны. Хочется верить, что справедливость и правда восторжествует, но я живу с людьми, связанными с системой, и хорошо понимаю, как там все устроено.
— Ты чего так грустно засопела? — дышит мне в макушку Захар.
— Звучит забавно, — улыбаюсь. — У меня новости есть. Ты поддержишь? — задрав голову, с надеждой смотрю на него.
Мой муж моментально подбирается, его взгляд становится серьезнее, скулы острее. Даже не представляю, что вдруг включилось в его голове, что он так напрягся.
— Что за новости? — даже голос изменился.
— Я всем сразу расскажу. Волнуюсь очень. Решила узнать, на чьей ты стороне.
— Ты охренела, Стась? Я всегда на твоей стороне. Что случилось? — требовательно смотрит мне в глаза.
От ответа меня спасает то, что мы подъехали к дому родителей.
Поднимаемся на этаж. Мама входит первая, я за ней и сразу с удовольствием делаю глубокий вдох. Здесь пахнет по-особенному вкусно. И дело не в еде, хотя от ее ароматов рот моментально наполняется слюной. Здесь царит особенная атмосфера, которая тут же впитывается в кожу и греет изнутри.
В этой квартире наши с Захаром чувства прошли все свои испытания и обрели постоянную форму — еще одну, пока маленькую семью Шолоховых.
Помню, как папа в ЗАГСе сказал, что я теперь дважды Шолохова, по отцу и по мужу.
Здесь нас всегда поддерживают родители. Мы, конечно, ругаемся, как и все. Захар ревнивый. Иногда вспыхиваю я на фоне его прошлых похождений, случавшихся на моих глазах. Тогда можно прийти в эту квартиру, получить совет и поддержку. Обоим.
Снова улыбнувшись, прохожу на нашу уютную кухню. Помогаю маме накрыть на стол, а Захар выжидательно смотрит на меня. Зря я ему сказала. Надо было дотерпеть до дома. Теперь не успокоится и не отстанет.
— Ладно! — сдаюсь так громко, что мама едва не роняет тарелку с салатом на пол. — Я перевелась в военную медицинскую академию.
Салат все же падает у мамы из рук. Захар нервно дергает головой, а из ванной выглядывает папа с закатанными по локоть рукавами своей белой рубашки.
— Что ты сейчас сказала? — он хмурит свои темные брови.
— Я перевелась в военную медицинскую академию, — произношу гораздо тише. — Вы не представляете, как это было сложно! — начинаю тараторить, пока семья приходит в себя. — Договориться
