что вы — что ты меня воодушевила, — через некоторое время произнес он. — Потому что провидение — или что там еще — нас свело. — И затем тихо добавил: — О Дуне мы можем не беспокоиться. Она всегда убегает от меня, возможно, из страха связать себя. Если откровенно, то она никого не любит. Только себя.
— Тео, — умоляюще произнесла Никола, впервые назвав его по имени. — А если вы не правы в отношении нее? Если она не хочет ничего более, как быть с вами? Не будьте таким пренебрежительным.
Она была уже готова рассказать ему правду, но ее сдерживало слово, данное Дуне. Да Тео и не слушал ее. Как завороженный, уставился он в одну точку, как будто нашел самородок: он увидел нечто, что пряталось среди разбросанных вещей на кровати: букет вереска!
— О Господи! — Она пыталась преодолеть неловкость, увидев, как он заметно расцвел, не спуская с нее радостных глаз, и поспешно произнесла. — Один из многих букетов, что я покупала и раздаривала…
Но он, естественно, этому не поверил.
Он поднялся, как будто решился перейти в наступление, но не трогался с места и так стоял с ободряющей улыбкой на лице, почти бесстыдной. И Никола поднялась, чтобы пройти к шкафу и повесить туда юбку с блузой, но тут произошло непостижимое: профессор крепко схватил ее. Его рука была подобна языку игуаны, при помощи которого она настигает жертву. И вот уже обе руки его заскользили по ее бедрам, волнующе и дразняще, лаская жадными движениями, как будто он хотел досконально изучить ее. Уже давным-давно не ощущала она подобных прикосновений, но стояла недвижно, взяв его лицо в ладони и внимательно глядя в глаза. Изумительные, нежные глаза!
Но она не хотела привыкать: ко рту, глазам, запаху, голосу мужчины, которого она, возможно, любила. Однажды в ее жизни подобная любовь уже окончилась крахом, оказалась ничтожной, мелкой, сварливой. Во второй раз она потеряла своего Михаэля, слишком рано, не успев насладиться любовью и браком. Он ушел, умер — и вновь она осталась одна.
Как на кошачьих лапках подкрадывается любовь.
— Послушай…
Она пробуждалась в его нежных объятиях, как Спящая Красавица в своем хрустальном гробу после поцелуя. Дыхание ее прерывалось, она не могла говорить. Разбуженные поцелуем принцессы имели обыкновение открывать глаза и нежным голосом вопрошать: «Где я?» Что само по себе выглядело смешно. Она подавила смешок и отодвинулась от него. Лицо Тео приняло удивленное, даже обиженное выражение.
— Не обижайся так сразу. Но поверь мне: букет еще ни о чем не говорит!
Но он не принял эти слова всерьез. Он крепко обнял ее и прижал к себе. И так стояли они долго, недвижные, ощущая, как отпускает их напряжение, уступая место чувству надежности, покоя и уверенности, желанию любить.
Но еще оставался между ними барьер. Возможно, та сдержанность, что трактуется ложным чувством уважения друг к другу, а точнее — к Дуне.
Дуня, как казалось обоим, стояла рядом с ними, смотрела на них, отпуская насмешливые замечания.
И вновь волшебство исчезло и между ними возникла стена.
Вроде ничего и не произошло, но они отпрянули друг от друга, почувствовав себя беспомощными и растерянными. В чем дело?
— Сядь, — сказала Никола, приводя одежду в порядок. — Я сейчас заварю нам чай.
Она наполнила электрический чайник водой, опустила три пакетика с чаем в кувшин, поставила на стол две чашки и сахар. Тео путался у нее под ногами. Он настаивал на том, что сам заварит чай, а она, пожалуйста, может сесть и отдохнуть. В конце концов, она с утра до вечера печется о других. Так пусть теперь позволит себя обслужить.
Улыбаясь, она уступила его настояниям, подумав, что Михаэль вел бы себя так же. Удивительное ощущение — наблюдать за мужчиной во время домашней работы и отдыхать от изнеможения, которого в последние годы и не знала. Вот только сейчас почувствовала она усталость, впервые за долгое время позволила себе расслабиться. Она вытянулась на кровати, подложив руки под голову, чувствуя себя окруженной заботой и вниманием. Сердце ее переполнялось любовью.
Он сервировал ей чай на подносе, подсел к ней, помогая устроиться поудобнее, как если бы она была тяжелобольной. И вновь они чувствовали смущение.
— Завтра в это время мы будем уже на судне, — сказала Никола, отпивая маленький глоток чаю.
— А послезавтра — дома, — добавил он.
Они долго молча пили чай. Потом Тео отнес поднос с пустыми чашками на стол и вернулся к Николе. Она выключила верхнюю люстру, горел лишь ночник, распространяя мягкий рассеянный свет. И вновь они обняли друг друга, стена отчужденности пала.
— Что больше всего тебе нравится в Дуне? — спросила Никола, поскольку это не давало ей покоя. Они должны об этом поговорить, иначе это навсегда останется между ними. — Что в ней есть такого, отчего ты любишь ее всю свою жизнь, проявляя снисхождение?
Он выглядел потерянным, пытался подобрать нужные слова, но не получалось.
— Она… она тогда была… такой нежной, такой красивой, такой талантливой, такой упорной, нечто особенное, соединяла в себе так много…
— Поразительный успех, — дополнила Никола, с ужасом подумав: «Почему это так огорчило меня?
Мне не подобает так говорить о ней — и все-таки я это делаю! Я нахожусь в самой середине, и вокруг меня, нет, вокруг нас заварилась такая каша. И теперь я люблю этого невозможного, невероятно нежного мужчину с удивительными руками, который рисует коллажи, похожие на крупнозернистую обмазку, и который может рисовать и лица, и цветы, и облака. Может, он и забыл, как они выглядят, но теперь вновь вспомнил». — Что-что связывает тебя с ней — если это любовь, то почему она все время бросает тебя?
— Стремление к свободе…
— Этим и мы обладаем, мы, остальные, во всяком случае, многие из нас. Но если мы выбираем человека, разве мы имеем право бросать его, когда нам удобно?
— Нет, конечно.
— И что будет, если она вновь захочет заполучить тебя? — Никола настойчиво продолжала разговор, она хотела знать все сейчас и здесь. — Если она скажет, что любит тебя и может наконец выйти за тебя замуж… — Ей вдруг стало жарко, когда она представила, что все может кончиться, все пройдет, и вновь она останется одинокой, покинутой. Еще страшнее потерять человека живым, а не мертвым. Или, по крайней мере, так же страшно, ведь она испытала оба эти чувства и может сравнивать на основании собственного опыта. — Что будет тогда, что ты ей скажешь?
Тео, который сначала хотел резко возразить, задумался и через некоторое время ответил:
