Не останавливая движения, на ходу он подпрыгнул, выкинув обе ноги вбок танцевальным движением, щелкнул каблуками и продолжил движение как ни в чем не бывало.
А Диме с Машей помешать могло, пожалуй, только обрушение дома, да и то большой вопрос!
Они ничего не видели и не слышали вокруг, кроме друг друга, и неслись навстречу!
Потому что невозможно – ну, невозможно же! – быть порознь хоть на полмиллиметра, и скорее, скорее прорасти, перемешаться дыханием, телами, кровью, кожей, жизнью!..
В нем клокотало раскалившейся лавой, рычало утробно желание, разрывая все преграды в клочья, рвалось к ней, стремилось добраться до сердца, разума, затопить собою!
Только с ней! Только с его Машкой! Вот так!!!
Они ничего не соображали, стаскивая одежду друг с друга, постанывая от нетерпения – прижать тело к телу, кожу к коже, поделиться одной температурой на двоих, вдохнуть, втянуть в себя отравляющий навсегда запах – его, ее! И не до поиска каких бы то ни было удобных, изысканных и правильных горизонталей сейчас! Да и не могло это иметь значения! И не до слов пустых – они говорили, кричали по-другому и слышали сейчас по-другому!
Утробно, горлом зарычав, Победный вошел в нее и остановился! Одним разумом, чувствованием, миром они переступили черту, неотрывно глядя друг другу в глаза и осознав, что наконец-то – господи боже, наконец-то! – соединились в реальности давно соединенные их миры, слившись в одно целое.
И Диме хотелось задержать, продлить этот невероятный, беспредельно чувственный миг единения!
Первого в их жизни!
Но победная суть рвалась вперед – быстрее, сильнее, без остатка – туда, к первому, как и все у них сейчас, непознанному абсолютному единению! И он заспешил, рычал, несся вперед, крепко держа Машу в руках, отбросив за ненадобностью и глупостью все на свете и только чувствуя, чувствуя, чувствуя, живя внутри ее, с ней, ведя ее за собой!
И их вышвырнуло за край серебристого раструба, куда не долетела когда-то маленькая Машка, остановленная его, Диминой, силой воли!
Все просто! Теперь так понятно и ясно, как все необычайно просто: ей нельзя было и не надо туда одной – им можно туда только вместе! Только так – вместе!
…серебристая мудрость, открыв свои тайны, постигнуть которые могут только двое, подержала и медленно опустила на землю эту пару через черную звездную трубу.
Машка отдышалась, пришла в себя первой и спросила в плечо распластавшегося на ней, обессиленного Димы хриплым, не своим голосом пересохшего горла:
– Мы где?
– На полу, – ответил справа над ее головой господин Победный, таким же хрипловатым голосом, – по-моему, в кухне.
– А-а! – удовлетворилась Машка местом расположения. – Хорошо. Далеко идти не надо.
– Как раз идти надо далеко, до спальни. Сейчас полежим немного и пойдем, – пообещал он.
И представил.
Это было невозможно – отданное до конца, до дна, не оставившие ничего для себя тело и разум, казалось, не могли представить еще что-то впереди, расцвечивая воображение красками подробностей.
Но Диме этого оказалось мало!
Ему хотелось познать ее всю, впитать в разум, в свою иммунную систему, изучив кончиками пальцев, губами, кожей – всю!!!
В горячечном единении, утверждающем их целым, было не до этого – дальше, потом…
В другой раз обязательно!
– Очень хочется пить и есть! – разогнав цветные картинки его воображения, как дым рукой, весьма приземленно заявила Машка.
Дима засмеялся довольно, перекатился на спину, подтянул к себе рукой Машку и прижал к боку.
– Разве ты не знаешь, что только мужику дозволено хотеть есть после, а нежные барышни обязаны томно вздыхать, смотреть с обожанием на повелителя, словами и движениями тела давая понять, какой он суперлюбовник!
– А я не нежная барышня, – вздохнула наигранно Машка. – Я вредная профессорша, я этим мамзелькам неуды вкатываю по полной программе!
Он расхохотался! Громко, от души, от полноты жизни, счастья, удовлетворения во всем теле! И поцеловал Машку в макушку.
– Профессорша!
– А ты знал, да? – передвинулась Машка, приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. – Осип Игнатьевич расстарался?
Он чмокнул ее в кончик носа, подумал и еще раз чмокнул.
– Конечно, знал, а как же! Я все про тебя знаю, Машка!
Встал, одним сильным красивым движением поднял Машку и осмотрелся по сторонам в поисках одежды. Взрывом, эпицентром которого были они с Марией Владимировной, одежду разбросало по всей кухне.
«Вот как нас тут накрыло-то!» – с неприкрытым, чистейшей пробы мужским самодовольством подумал удовлетворенно Дмитрий Федорович Победный.
И бог с ней, с одеждой! И так дойдут – а то одеваться, раздеваться.
– М-м-да! – присоединилась Машка к осмотру помещения. – Зато я сохранила кеды! – указала она на тенниски, так и оставшиеся на ногах за отсутствием времени на раздевание.
– Сейчас снимем! – пообещал Дима и потащил Машку за руку из кухни.
– «А компот!» – возроптала, дурачась, не «нежная барышня».
– Сейчас дадим команду, Лев Семенович что-нибудь приготовит, и нам принесут!
– О, не-ет! – застонала Машка, транспортируемая в спальню. – Второго заходца с Генделем, фамильным серебром и свечами мне не потянуть!
– А мы его попросим сварганить что-нибудь по-быстрому! – смеясь, пообещал Победный ее же словами.
Теперь это перестало быть запрещенной темой, которую обходят, боясь напомнить нечаянным словом, чтобы не «будить спящую собаку», и не обидеть ненароком, и не всколыхнуть подремывающее чувство вины и неловкости.
Благодаря Машке, не уступившей, боровшейся до конца за полноту открытости, доверия и слияния и спасшей их от всего этого.
Теперь это только их общее воспоминание-переживание, над которым они будут посмеиваться.
«А помнишь, ты так тогда разозлился! Что потащил меня на диван…»
«А ты так напугалась, когда мы встретились, и все делала вид, что меня не знаешь, и бегала от меня!»
«И ничего я не бегала!»
«Бегала, бегала! Ты же влюблена в меня была с детства и надулась, решив, что я тебя не узнал!»
«Ну и что! Ну, подумаешь, а ты меня за это хотел по попке отшлепать!»
И смех, и поцелуйчики, и шу-шу интимное – «ведь отшлепал, помнишь…», и нежданное продолжение, вспыхнувшее костром, которое никто не планировал – просто так, от воспоминаний и от счастья, что всегда не планируют и всегда…
В одну секунду Победный увидел это все, прочувствовал, как нежданное зимнее солнце, пробившееся через затянутое небо, особенно яркое, радостное из-за своей редкости в это время года, и заспешил, ускорив шаг, влетел в спальню, подтягивая еле поспевавшую за ним Машку, и захлопнул дверь!
