— Знаю. Я сама ее выбрала, помнишь? И это мне следовало бы жаловаться. Тесемки корсета пришиты так, что ничего не скрывают!
— Открой дверь! Немедленно!
— Я передумала.
— На счет «три», — настаивал он.
— Отступи, чтобы я лучше видела.
— Ладно. Отступаю. Один… два… три!
Она открыла дверь и заглянула внутрь. Брэм оглянулся.
Оба были полностью одеты. Брэм покачал головой:
— Тебе совершенно нельзя верить.
Джорджи насмешливо прищурилась:
— Я по крайней мере скинула туфли. Ты даже этого не сделал…
— Предлагаю новый договор, — объявил Брэм. — Ты снимаешь одну вещь, я — другую. Я даже согласен быть первым.
Он стянул сорочку.
Она уже знала, что у него великолепный торс: слишком долго подглядывала за ним. Мышцы перекатывались под кожей, но были не такими бугристыми, как у бодибилдеров. Впрочем, легко ему быть сексуальным — все равно ему больше нечего делать, кроме как целыми днями заниматься собой.
— Я жду, — напомнил он.
Несложные вычисления быстро позволили Джорджи понять, что на ней одежды больше. И неужели она действительно на это пойдет? Секс с Брэмом не дает гарантий, что он не станет ей изменять. Но он далеко не глуп: знает, что оба они под колпаком у прессы и что ему будет невероятно трудно улизнуть на свидание с другой женщиной. Кроме того, Брэм всегда искал легких путей, а в его случае легкий путь — это она и ее деньги. Она завела руки назад и расстегнула серебряную цепочку.
— Так нечестно.
Ее появление во владениях дьявола требовало нескольких, пусть и не слишком хитрых, трюков.
— Снимай джинсы. Гульфик ждет.
— Если помнишь, на мне еще туфли.
Он отступил, чтобы она могла лучше увидеть, как летит в сторону один мокасин.
— Наглое жульничество! — возмутилась Джорджи, вынимая из уха маленькую бриллиантовую сережку.
— Кто бы говорил!
На пол упал второй мокасин.
— В жизни никого не обманывала.
Она сняла вторую сережку.
— А я тебе не верю.
Один носок.
— Ну, может, иногда, мухлевала в «Пикшионери»[17], — призналась Джорджи.
Снимая по очереди один из предметов одежды и украшения, они то и дело отступали от решетки, чтобы лучше видеть друг друга. Вверх-вниз, вверх-вниз: чувственный танец разоблачения и сокрытия…
На пол лег второй носок.
— Интересно, мужчины когда-нибудь капали мед тебе в пупок, чтобы потом его слизать? — осведомился Брэм.
— Сотни раз.
Она потеребила верхнюю пуговку на блузке, стараясь выиграть время и все еще не уверенная, насколько далеко сможет зайти в этом очень личном пип-шоу.
— Когда у тебя в последний раз была любовница? — выпалила она неожиданно для себя.
— Очень давно.
Он просунул палец под застежку на джинсах.
— Когда?
Она выдавила между пальцами красную пластиковую пуговицу.
— Не можем ли мы поговорить об этом в другой раз?
Застежка вылетела из петли.
— Нет, не можем.
Разговор о прежних любовницах должен был погасить ее желание, но этого не случилось.
— Позже. Обещаю.
— Не верю.
— Если я захочу тебя надуть, можешь пройтись по моей голой спине в шпильках.
— Если ты попытаешься меня надуть…
Верхняя пуговица расстегнулась словно по собственной воле.
— …никогда больше их не увидишь.
Блузка медленно соскользнула с рук. Под ней оказался кружевной белый лифчик от «Ла Перла» с такими же трусиками, о которых Брэм пока не знал.
Он неторопливо снял часы — Джорджи совсем забыла о дурацких часах, — так что теперь на нем оставались только джинсы… и то, что под ними.
Джорджи никак не могла глубоко вздохнуть, но все же отодвинулась, расстегнула синие слаксы и, глядя Брэму в глаза, стала их стягивать.
У нее были очень красивые ноги: длинные, стройные и сильные — ноги танцовщицы. Брэм уперся в них взглядом. Прошло несколько бесконечных секунд, прежде чем он тоже отступил и снял свои джинсы. Под ними были серые трикотажные трусы-боксеры, облепившие весьма заметную эрекцию. Джорджи уставилась на внушительную выпуклость.
— Теперь твои трусики, — потребовал он, снова подходя к решетке.
Впервые в жизни ее охватило такое безумное возбуждение. А ведь они даже не коснулись друг друга!
Она расстегнула лифчик. Бретельки упали, но она, придерживая обеими руками чашечки, вернулась к решетке.
— Сначала ты потрудись, — прошептала она.
— Придется довериться тебе, — прохрипел он и, засунув пальцы под резинку боксеров, стащил их и встал перед ней в своей великолепной наготе.
Джорджи пожирала его глазами: широкие загорелые плечи, мускулистый торс, узкие бедра, чуть светлее, чем остальная кожа. Джорджи и не почувствовала, как опустила руки. Лифчик порхнул на пол.
— Отступи, — приказал Брэм едва слышно.
Он использовал ее, и она использовала его. И ей было все равно.
Она отошла в середину комнаты и сняла невесомые нейлоновые трусики. Он смотрел на нее так пристально, что тело охватило огнем.
Брэм спал с куда более красивыми, чем она, женщинами, но Джорджи не испытывала ни капли мучительной неуверенности в себе, от которой страдала, живя с Лансом. Это Брэм. Ей плевать на его мнение. Ей нужно только его тело.
Она вскинула голову:
— Отойди, чтобы я смогла как следует тебя разглядеть.
Но у Брэма больше не было сил терпеть.
— Игра закончена. Мы уходим отсюда. Немедленно.
Джорджи не хотела уходить. Она хотела навсегда остаться в этом мире чувственных грез и поэтому сняла с крючка голубой лифчик-цветок. Каждая чашечка состояла из трех шелковистых лепестков. Повернувшись к Брэму лицом, она молча отстегнула каждый лепесток. Очень медленно. Сначала боковые, потом — центральный.
Глаза Брэма хищно блеснули.
— Ты меня убиваешь!
— Знаю.
Она схватила трусики из того же набора и отступила, чтобы Брэм мог видеть весь процесс облачения в эротическое белье. Кстати, промежность у трусиков отсутствовала.
— Неплохо сидят, не находишь?
— У меня весь ум отшибло. Иди сюда.
Она шаг за шагом подобралась к смотровой щели.
— Ближе, — прошептал он. Джорджи молча подчинилась.
Они прижались лицами к решетке, и губы встретились через завитки черного металла. Только губы.
И тут земля дрогнула. Действительно дрогнула. Или по крайней мере стена. Джорджи растерянно ахнула, когда последнее препятствие между ними взвилось вверх. Ей следовало знать, что изобретательный управляющий магазином обязательно устроит нечто в этом роде. Ощущение безопасности мигом развеялось.
