- Топчись, малыш, не топчись, а входить надо. Как будет, так оно и будет. - Открыл калитку Роман. Сходу, приняв поздравления Сан Саныча.
- Ромка, молодца! Есть у тебя порох, а это ого-го! Даша, а ты когда?
- У меня ещё интернатура.
- Кто дома есть?
- Мать. Ждала, к калитке раз десять уже выбегала. Прилегла, наверное. На вечер сауну заказали. Громовы будут.
- Ясна картина, Саныч, описал подробно, все мероприятия. Даша идём.
Не успели и пару шагов сделать, как Даша дёрнула его за рукав:
- Зинаида Валентиновна летит.
Так и было. Предупреждённая Степанидой, она торопилась встретить ребят.
- Со свиданьицем, милые, - обняла она детей. - Даша, как он вчера себя вёл?
- Мамуль, такой жар, как будто не вчера виделись,- бурчал Бугров.
- Нормально, Зинаида Валентиновна, - улыбнулась сноха, прижимаясь к Роману.
Тому показалось, что его процент оценки занижен и он принялся нахваливать себя:
- Отлично, я пай-мальчик. Сплошные придирки. Ох, уж эти женщины. - Бугров одним броском поднял за раз мать и жену.
- Ай-я-яй, - завопила Зинаида, отбиваясь. - Вот, чертяка, пусти.
Хохот Романа заглушил лай мечущихся между хозяйкой и сыном собак.
- Пошли в дом. Есть, поди, хотите.
- А-то, для меня еда - это вопрос номер один.
Зинаида реагировала метко:
- Трепло. Вопрос под таким номером у тебя в другом месте прописку имеет.
- Дашутка, заступись, я давно перевоспитался, - притянул он жену к себе, бесстыже лаская языком. Вещи перехватил Саныч. Зинаида потянула за собой. Не отходя ни на шаг, дала возможность умыться и под конвоем повела к столу. Разговор, играя на вольной волне не прекращался.
- Что ты такое говоришь, за день? - съязвила мать, шлёпнув его пониже спины. - Вчера после выпуска мне показалось, что ты ещё не перевоспитанный был.
- Малышка, меня мама обижает, - дурачился Бугор, прячась за жену.
Зинаида скоренько приткнула его на стул.
- Садись, если есть хочешь, а не придуряешься.
Он уплетал угощения, жмурился, как сытый кот посматривая на Дашу и благодарил мать.
- Как дома хорошо!- вырвалось у него.
- Вот и возвращайтесь, ребятки, - удачно вставила мать. Так к месту, что Роман аж, поперхнулся.
- Так ведь Дашутке ещё доучиться надо, а там видно будет, - выкрутился он
Маленький пальчик жены поболтал над языком, мол, думай, что говоришь.
- Чего вы там сигналите? Я сердцем чую беду. Тоска замучила. Места себе не нахожу. Куда распределился, так и не сказал, стервец.
- Тебя не обманешь, - удивился прозорливости матери Роман. Как -то женщины не так сконструированы. Пусть будет по-твоему. Скажу.- Он вздохнул глубоко и выпалил.- Я еду в составе миротворческого контингента в Югославию. Примерно на год. Это нестрашно, не волнуйся. - Выпалил он на одном дыхании.
- Чуяла моя душа, что-то не так. Никакой Югославии. Ты у меня один сын. Я к Президенту поеду, уволишься и всё. Не пущу.
Бугров собрался положить в рот такой себе рулет из куска мяса и бекона со специями и раздумав опустил вилку на тарелку. "Чего так шуметь-то?!"
- Мам, успокойся. Президенту без тебя и заняться нечем. Я сам так решил.
- Даша, останови его, ты можешь. Он льдинкой в твоих руках тает. Дашутка, умоляю, не пускай его. Он тебя послушает, - бросилась она к снохе, в мольбах прижимая к груди руки. - Сложит ведь свою дурную головушку ни за грош.
"О, это ещё зачем? Так чего доброго и Дашку с пути правильного собьёт...",- всполошился он.
"Натворил Бугров, так уж натворил. Но это его жизнь",- подумала Даша и поёжилась. Ей меньше всего хотелось становиться глашатаем совсем не радостных новостей. Как же будет тяжело видеть лицо Зинаиды радующейся окончанию учёбы сына и получившей вот это... Выслушать её несправедливые упрёки, а они будут. Но кто-то должен ему помочь. Кто, если не она его жена.
- Роман, уйди, - попросила она. Он замешкался, так Даша с ним не говорила никогда. Дарья свела брови. - Уходи, пожалуйста!
"Ну и что теперь?" Помедлив и набрав еды на поднос, не оглядываясь, Бугров вышел. Дашкина поникшая голова почти лежала на крепко сцепленных в кулак руках. В лице ни кровинки. Она отдавала себе отчёт, что разговор будет нелёгким, скорее всего, даже неприятным. Но она должна помочь ему. И Дашка решилась.
- Зинаида Валентиновна, милая. Мы будем ждать его и дождёмся. Он придёт и закружит нас обоих, как сегодня, на своих сильных руках, прижмёт к своему тёплому телу. Год быстро пролетит. Поймите вы его.
Понимать Зинаида не желала и оттого раскричалась.
- Ты не любишь его так, как я. Я мать, а ты всего лишь жена, их может быть много. Да о чём я говорю ведь ясно, если б сильно любила, не пустила. Значит, так на его рожу позарилась...
Даша поморщилась, но из терпения не вышла, на намёки не обратила внимание.
- Зинаида Валентиновна, нельзя в Романе ломать мужика. В нем очень сильно это. Тогда мы потеряем его по-другому. Это в вас сейчас чувство опасности и жалости взяли верх над разумом. Я не обижаюсь на несправедливые слова. Я понимаю.
Роман отсиживался на крыльце в обществе собак и дымящего, как паровоз Сан Саныча, но и туда долетали причитания матери.
- Не могу выносить бабьих слёз, - морщась, как от зубной боли жалился он.
- Чем, это ты так мать раскочегарил, прям сходу, вроде ничего шуму не предвещало. Она, как бабочка порхала, а теперь пыхтит, как старый самовар. Это надо ж было так постараться.
- В Югославию еду. У матери истерика. К Президенту собралась. Угореть можно,- запустил в коротко стриженные волосы руки.
Саныч пососал сигарету и с удовольствием затянулся.
- Дашка на амбразуру легла?
- Да, Дарьюшка сейчас, как панфиловцы под Москвой, насмерть стоит.
Саныч покидал окурок с одного конца рта на другой.
- Зинаида кричит, так кричит. Идём, послушаем. Тебе полезно будет, - подтолкнул Романа Саныч.- Когда бабы разговаривают, можно многое о их нутре узнать.
Бугор отмахнулся.
- Я и так о них всё знаю.
Охранник покрутил пальцем изображая сверло.
- Только дурак думает, что он о женщине знает всё, если это даже твоя мать и жена. Ты на такого не похож. Идём. О, слышишь?
Они прислушались, а в доме полыхало.
- Пусть лучше сопьётся или в тюрьме сидит, но живой. - Уже слабее отбивалась мать.
Даша покачала головой, вытянутые руки на столе сжались в кулачок.
- Лучше ли. Сейчас в вас материнский эгоизм говорит. Зинаида Валентиновна, я буду часто приезжать. Мы будем считать дни до его возвращения и ждать. Я его безумно люблю, без него не будет и моей жизни, но я не стала останавливать его. Нельзя в главном его деле ставить препоны.
Но Зинаида не хотела считаться ни с главным, ни с настоящим. Реальность в которой она могла потерять единственного сына затмила всё.
