— Кто ты? — не понарошку удивился великий спортсмен.
— Ну я, Маша, не узнал?
— Узнал, — безразлично отозвался Владимир.
— Ты как?
— Нормально.
— Вов, у меня есть билеты в театр на воскресенье, — заискивающе проговорила Маша.
Катя, сидевшая с ней рядом, состроив жуткую гримасу, замахала руками.
— Потом могли бы пойти к тебе, — поправилась, глядя на подругу, Маша и добавила: — «Отдохнуть». — Она вспомнила слово, которое спортсмен применил, когда уговаривал Машу остаться с ним.
Катя, продолжая изображать влюбленную, интенсивно и звонко целовала воздух и обнимала себя за шею.
— А-а, — догадавшись, о чем это она, вслух произнесла Маша. — Я так соскучилась и хочу…
Катя интенсивно закивала.
— И хочу тебя… — Дальше Маше не хватило слов.
— В воскресенье я не могу, — равнодушно отказался Владимир.
— Не можешь? — Маша вопросительно посмотрела на Катю.
Та, жестикулируя изо всех сил, показывала на часы.
— А-а, — опять вслух повторила Маша, — может, тогда сегодня, вечером… просто так без театра встретимся и отдохнем?
Катя обрадованно, что подруга ее поняла, закивала головой.
— Сегодня?
— Да.
В трубке неожиданно раздался женский визг.
— Не может он сегодня, понимаешь, он за-нят! — закричал почему-то показавшийся ей знакомым девичий голос. — И вообще отвали от него!
Маша огорченно посмотрела на Катю и, не произнеся ни слова, повесила трубку.
— Вот и все, — сказала она. — Ему не до меня. А вообще-то, Катька, я после этого свина Афанасьева… — Маша передернулась, — я чувствую себя испорченной, знаешь, почти падшей женщиной. И мне за это, наверное, ниспослано наказание свыше!
— Почему?
— Не говоря уже о том, что он такой мерзкий и вообще… — У Маши не хватало слов, чтобы выразить свое отвращение. — Представляешь, мне кажется, я никогда не смогу от него отмыться! Захожу в ванную, смотрю на себя голую, и как только вспоминаю, что он дотрагивался до моего тела своими лапами… Фу, — еще раз передернулась Маша. — Так вот, не говоря уж об этом, я чувствую себя развратной, потому что за месяц у меня целых два мужчины!
Маша так расстроилась, что готова была расплакаться.
— Это же не твоя вина, глупая! — утешила ее рассудительная Катя. — Ты же с Афанасьевым вынужденно. — Она прижала к себе подругу. — Ты умеешь нравиться, поэтому ты обязательно найдешь того, кто тебя полюбит по-настоящему.
— Одно дело полюбит меня, другое — я.
— Женщины — существа отзывчивые, если кто-то тебя полюбит и подарит настоящие ласки, такие… — Катя закрыла глаза, представляя настоящего возлюбленного.
— Это ты тоже в книжке прочла?
— Нет, я просто внутри себя чувствую: если тебя ласкают, обнимают, а не просто как твой шеф…
Лишний раз напоминание о шефе вызвало в Маше неслыханное отвращение.
Свин, как его прозвали в отделе, был особой болью Маши. Его потное лицо с заплывшими маленькими глазками снилось ей по ночам, отбивая всякое желания «личной жизни».
— Когда тебя полюбит настоящий мужчина, ты сможешь послать этого Афанасьева куда подальше, а заодно и Вовку, — закончила свою мысль Катя.
Про Вову Маша согласиться никак не могла.
Первую любовь из сердца просто так не выкинешь! Он и есть, наверное, ее «личная жизнь», о которой пытает этот отглаженный, пахнущий дорогой туалетной водой, аккуратный немец.
— Давайте, выпьем за любовь! — с оптимизмом произнесла Маша, вспомнив рассуждения подруги о том, что она обязательно встретит достойного мужчину, который подарит ей настоящие ласки, и опрокинула рюмочку.
Хмель помогал Маше избавиться от грустных мыслей.
— О-о! — удивился Людвиг, последовав ее примеру. — Это очень-очень хороший тост. Тем более из уст такой… такой…
Ее ладонь оказалась в его руке. Он нежно поднес тоненькие пальцы девушки к лицу и поцеловал каждый поочередно, вернее, только дотронулся губами до их кончиков, со значением глядя ей в глаза, от чего по спине у Маши поползли мурашки.
Однако же и вправду все говорят, что она умеет нравиться. Окончательно захмелев и прогнав ненужные мысли из головы, утвердилась Маша в своих чарах. Умеет она подать такой знак, от чего даже мимолетные знакомые сходят с ума!
Она чувствует, как этот немец тоже запал на нее, да и она не прочь. Зачем ей эти свинские сношения на рабочем столе с Афанасьевым или эта небрежная любовь, походя знаменитого чемпиона Вовы? Вот он ее настоящий обожатель, сидит напротив, опрятный, одетый в красивый костюм, хорошо пахнущий иностранец. И ее тоже тянет к нему.
Она дарит ему одну из самых своих многообещающих улыбок, которая таит в себе откровенный призыв к близости.
Он не может выдержать ни ее взгляда, ни многообещающей улыбки и нервно закуривает.
— Может быть, закажем еще? — Людвиг показывает на пустой графинчик.
Официант тут как тут.
— Только не напивайся, — наставлял ее Афанасьев. — Напившаяся баба лишнего болтанет, а потом… сама понимаешь.
— Что лишнего? Я ведь никаких тайн не знаю, — возражала Маша.
— Ну о том, например, что тебе денег не хватает. Они, — начальник многозначительно показал на потолок, — знаешь, потом суммируют и про то, что нам плохо живется, и про все такое.
— Мне хорошо, всего хватает, — рассудительно произносит подчиненная.
— Вот поэтому я тебе его и доверил. Этого Людвига, как его там, Бетховен хренов. Ты за ним присмотри.
— Не умею я присматривать, он ведь взрослый… — подозревая, что шеф хочет ее во что-то втянуть, слабо сопротивляется Маша.
— И в болтовню про пакости всякие с ним не вступай, — не обращая внимания на ее отказ, продолжал начальник.
— Про какие пакости?
— Про разврат. Слышала о таком? У них он пышным цветом на Западе. Нам такого не надо! Ты хоть и совершеннолетняя, но еще мала! — Степан Степанович игриво пролез рукой под юбку, пробуя ущипнуть за ягодицы.
— Да зачем он мне? — уворачивается от постылых ласк Маша. Как и подобает комсомолке, она гордо поднимает голову. — Я… — ей хотелось произнести: не такая. А то, что с ним, толстым, безобразным, липучим, соглашается, так потому, что деться некуда.
Об Афанасьеве ходили легенды как об известном бабнике. Ни одну сотрудницу не пропустил. А друг Машиного отца так долго устраивал ее в эту организацию. С немецким теперь никуда! Теперь только английский в почете!
— Э-э, — понял ее шеф, — я не об этом. Ты, наоборот, если чего, то не отказывайся.
— Чего, если чего? — совсем запуталась Маша.
— Не маленькая, соображай. Страсть у тебя на морде написана. Через край бьет. Мужики таких любят. Если бы не это, сама подумай, зачем бы я на тебя… польстился? Ни кожи ни рожи! Худая, не за что ущипнуть.
