На щеках девушки вспыхнул гневный румянец. Она вцепилась в подлокотники кресла.
– Значит, все, что касается нашей семьи, – ложь?! Все сплошная ложь?! Как же она могла? Зачем лгала нам все эти годы?
– А разве она могла рассказать вам правду? Ведь Нона совершила противозаконное деяние. Как же можно было признаться в этом ребенку?
– Она могла хотя бы сказать нам с Патриком, что мы ее приемные дети!
– И Нона, и ваш отец… они оба собирались сказать вам об этом, когда вы подрастете и сможете понять их. Однако ваш отец внезапно умер, а Нона после смерти мужа не нашла в себе сил и мужества сделать это трудное признание. Она просто не знала, как поступить.
“Она не знала, как поступить…” Джей закрыла лицо руками.
Нона, всегда такая правильная и богобоязненная, в течение тридцати лет чудовищно лгала своим детям.
“Я носила тебя под сердцем целых девять месяцев, я чуть не умерла в родах, и вот как ты поступаешь со мной!” – именно так говорила Нона, с укором глядя на Джей, когда та, уже двадцатитрехлетняя девушка, переехала жить к Адаму Гаррету.
Приблизительно то же самое она произнесла, когда Джей и Адам поженились, а спустя несколько лет развелись. “Ты должна была прислушаться к словам родной матери. Я знала, что рано или поздно он тебя обманет! Все матери отлично разбираются в таких вещах”.
Она говорила об обмане! Родная мать!
Джей резко поднялась с кресла и подошла к пианино. Взяв фотографию Патрика, она уставилась на нее в полной растерянности, словно надеясь услышать ответ любимого брата.
Мейнард медленно поднялся с колен.
– Вашими биологическими матерями были несчастные, попавшие в беду девушки, не смевшие публично признаться в своем материнстве. Но они хотели, чтобы ваши жизни сложились лучше, поскольку сами ничего не могли сделать для вас.
– Мы с Патриком были нежеланными, незаконнорожденными детьми?..
– Тогда было совсем другое время, – мягко возразил брат Мейнард. – Страшное клеймо позора ложилось на девушку, оказавшуюся в подобном положении…
– Не надо, прошу вас! – поморщившись словно от боли, оборвала его Джей. – Для меня это звучит неубедительно.
Она поставила на место фотографию Патрика и некоторое время стояла молча, пытаясь овладеть собой. Когда к ней вернулось самообладание, Джей проговорила:
– Простите, я вовсе не хотела обидеть вас. Я понимаю, вам понадобилось большое мужество, чтобы рассказать мне обо всем, но сейчас, по-моему, мне пора поговорить с моей… с Ноной.
– Я понимаю ваши чувства… – торопливо начал брат Мейнард.
– Вот и хорошо.
Джей направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Нет, она не разрыдалась перед монахом, как тот со страхом ожидал.
– Нона в своей комнате? – почти спокойно спросила Джей.
– Я понимаю ваши чувства, – повторил Мейнард, – но и вы должны понять чувства вашей матери. Она… она не хочет говорить с вами.
Джей повернулась и с удивлением уставилась на монаха.
– Что? – Она не верила своим ушам. Он беспомощно развел руками:
– Нона не хочет видеть вас… по крайней мере пока не хочет. Ей стыдно.
– Ей действительно должно быть стыдно. – Джей вздернула подбородок.
– Она надеется, что вы хорошо все обдумаете, чтобы не жалеть потом о сказанном сгоряча. Ведь ей известна ваша вспыльчивость…
– Да она просто боится встретиться со мной!
Брат Мейнард скрестил на груди руки.
– Я жалею, что ваши отношения с матерью никогда не были гладкими… я понимаю ваши чувства, но сейчас не время для гнева. Сейчас речь идет не о вас с Ноной, а о Патрике, вашем брате.
Джей вздрогнула.
– О моем брате?
– Да! – убежденно подтвердил монах. – Все остальное можно обсудить и уладить позднее.
Джей упрямо поднялась еще на одну ступеньку.
– Я хочу поговорить с ней. Сейчас!
– Она написала вам письмо. – Брат Мейнард взял с каминной полки конверт. – Там вы найдете все объяснения. Нона хотела, чтобы вы прочитали его, прежде чем начинать разговор.
Он протянул Джей довольно толстый конверт, но она не взяла его. Повернувшись, она стала быстро подниматься по лестнице.
Рядом с дверью в спальню Ноны висела старая фотография, на которой Джей и Патрик были запечатлены вместе с пасхальным игрушечным кроликом. Каждый раз, когда Джей стучала в дверь, фотография подрагивала и качалась.
– Открой, Нона! – громко потребовала Джей. – Я знаю, ты здесь! Ты не имеешь права прятаться! Нона, Патрику необходима правда! Открой – или я… я…
Брат Мейнард мягко положил руку на плечо девушки.
– Джей, прошу вас… она права. Сейчас не время…
Стряхнув с плеча его руку, Джей еще настойчивее стала стучать в дверь.
– Черт побери! Нона, открой! Я не шучу!
– Джей, не надо, прошу вас… – смущенно бормотал за ее спиной брат Мейнард.
Но было уже поздно. Негромко щелкнул замок, и дверь тихо отворилась. На пороге стояла Нона – худенькая светловолосая миниатюрная женщина лет шестидесяти с заплаканным лицом. Она смотрела на дочь со страхом и жалостью.
В сердце Джей бушевали противоречивые эмоции. Лицо Ноны, такое родное и изученное до последней морщинки, показалось ей теперь странным и чужим.
Нона сегодня казалась особенно хрупкой и беззащитной. Она стояла на пороге своей спальни, и у нее трогательно, почти по-детски дрожал подбородок.
Полногрудая и длинноногая Джей была почти на голову выше Ноны. Та всегда говорила, что Джей похожа на Селесту, ее сестру, которая ростом пошла в отца. Селеста умерла задолго до рождения Джей. Существовала ли она на самом деле? Или это было еще одной выдумкой Ноны?
У Ноны были серо-зеленые глаза, у Джей – небесно-голубые. Нона всегда объясняла это ирландским происхождением отца. Интересно, цвет чьих глаз унаследовала Джей?
До того как Нона поседела, у нее были темно-русые волосы, о чем хорошо знали Патрик и Джей. Нона всю жизнь красила их и неустанно повторяла, что в молодости они были совсем светлыми, но после родов сильно потемнели, и будто Джей унаследовала от нее скандинавские светлые волосы. Теперь Джей понимала, что Нона не имеет никакого отношения к цвету ее волос. Стоявшая перед ней женщина, которую она всю жизнь звала матерью и которую вроде бы хорошо изучила, казалась чужой, незнакомой и даже загадочной.
Всегда отличавшаяся прямой осанкой, Нона теперь заметно сутулилась, словно ожидала от дочери удара. Ее лицо, всегда такое ухоженное и чопорное, распухло и покраснело от слез. Она так постарела, что Джей это сбило с толку и даже слегка испугало.
– Надеюсь, – охрипшим голосом сказала Нона, – ты не станешь раздувать скандал.
“Она очень изменилась, – подумала Джей. – И вместе с тем осталась такой же правильной, как всегда…”
