— Будет, Исмаил, обязательно будет, — развеяла в пух и прах детские надежды Настя.
А кому сейчас легко? Ей тоже совершенно не хочется вдалбливать склонения и спряжения в забитые всем, чем угодно, только не желанием обучаться, легкомысленные головки… Но куда от этого деться? Будет вдалбливать. И вдолбит так, что ее класс обязательно займет первое место в соревнованиях по успеваемости между параллелями.
У Насти был талант. Настоящий талант педагога. Она умела объяснять так, что понимали ее все, практически все дети. Причем она не пользовалась никакими новомодными методиками, просто работала с учениками по выбранной завучем программе, на свой страх и риск периодически от нее отступая. Настя просто сердцем чувствовала, что, например, тема, предложенная этой самой, написанной уважаемыми людьми программы, должна быть преподнесена детям не завтра, а после изучения другой, идущей через пару недель темы. И Настя делала так, как считала нужным. Меняла местами уроки. Меняла предлагаемые авторами примеры и задания на свои собственные. Настя не особенно задумывалась, почему это делает, просто представляла себя на месте ребят и сразу видела, что пример не нагляден, что она, Настя, на этом примере суть ни за что бы не уловила. Значит, нужно менять! И меняла! И получала результат! Результат ее всегда радовал.
Тем и хороша работа в школе, что плоды своего труда можно увидеть, увидеть и порадоваться, порадоваться и понять, что не зря корпела над учебниками, не зря вбивала и вбивала в детские головки сложный материал, не зря нервничала и сердилась, пытаясь приучить класс к порядку и дисциплине.
Когда того же Исмаила привели в ее класс два года назад, Настя пришла в шок. Мальчик не то что писать и читать на русском языке не умел, он разговаривал с большим трудом. Настя не хотела его брать. Даже к завучу ходила. Ну чему она его может научить, если он отстает от других ребят на несколько лет в своем развитии? Но смуглолицая и такая же черноглазая, как мальчик, мать Исмаила буквально разрыдалась на Настиной груди, даже в ноги ей кидаться пыталась… И Настя сдалась… Как обычно, не смогла сказать «нет»… Пожалела и Исмаила, и его мамашу. Ну кто еще может научить этого ребенка хоть чему-нибудь, кроме нее — Насти? Да никто! А Настя научит! Настя будет не Настя, если не научит!
Пожалела. Поняла, что шансы на успех у мальчика есть только при индивидуальных занятиях с личным преподавателем. А такие педагоги стоят очень больших денег. Взглянув на очень аккуратно заштопанный свитер Исмаила и на стоптанные туфли его матери, Настя поняла, что на преподавателей денег у них нет… Что ж, тогда она будет этим самым преподавателем… Почему бы и нет? Даже интересно, что у нее получится!
Конечно же, у Насти получилось! В школе у нее всегда и все получалось. Даже странно… В жизни никогда и ничего, а в школе — все и всегда! Она ежедневно оставляла Исмаила после уроков и занималась с ним по программе первого класса, в то время когда ее дети уже учились во втором. День за днем… День за днем… Дело это не быстрое, и нужно было набраться терпения. А терпения Насте было не занимать. Так уж сложилась ее жизнь, что все время приходилось чего-то ждать, с чем-то мириться, кому-то уступать… Так что терпеть она умела. И Исмаила научила. Всему, чему хотела!
Непоседливому мальчишке было очень трудно. Он пытался бороться с Настей, сопротивлялся получаемым знаниям изо всех своих сил. Но Настя была бы не Настя, если бы не нашла ключик к его горячему восточному сердцу. И она нашла. Ласково, но строго гнула свою линию, пытаясь сделать занятия увлекательными, интересными, даже веселыми иногда. Ясно дала понять, что поблажек не будет и Исмаилу лучше смириться и учиться, чем продолжать бесполезные попытки от занятий увильнуть.
Со временем Исмаил в Настю просто влюбился. Он смотрел на уроках ей в рот, не отрывая ни на секунду от нее восторженного, обожающего взгляда. И учиться начал почти наравне с другими детьми. Пока, правда, на тройки. Но это были твердые тройки. Это были выстраданные тройки. Такие же, как у всех остальных мальчишек! Если учесть, что Исмаил даже двух слов грамотно связать не мог, то эти тройки можно было считать настоящей победой!
А как он радовался четверкам и редким пятеркам, которые Настя, естественно, бесстыдным образом натягивала! Но надо же как-то стимулировать ребенка! Нельзя же одни тройки ему ставить! Вот и ставила Настя редкие «хорошо» и «отлично», а потом украдкой наблюдала, как загораются восторгом глаза Исмаила, когда он открывал тетрадь и видел перед собой большую, красную, с завитушкой на хвосте — настоящую пятерку!
Настя смотрела на Исмаила и думала о том, что было бы с ним, если бы она не взяла его в свой класс и не стала бы заниматься? Ничего хорошего, скорее всего… Заклевали бы его и зашпыняли, как ребята, так и преподаватели. Дети жестоки и смеются над слабостью. Гордый от природы Исмаил просто замкнулся бы от такого отношения или стал бы болезненно агрессивным, отстаивая свое право на существование. И вряд ли какой-нибудь другой учитель стал бы тратить свое личное время бесплатно, ради какого-то там черноглазого мальчишки. Это только несовременная и глупая альтруистка Настя на такие поступки способна…
Ну и что? Да, она такая… И рада этому! Зато теперь из Исмаила выйдет толк! Он научился работать, научился добиваться поставленной цели, понял, что он сильный и умный, а это дорогого стоит…
— Анастасия Сергеевна, а вы сегодня много зададите? — услышала очередной, преисполненный надеждой голосок Настя.
Рядом с ней стояло рыжее чудо — Светик. Так про себя называла эту смешную девчушку Настя.
Девочка подошла слишком близко и даже прижалась к ней плечом. Настя ощутила неловкость. Она вообще слишком болезненно реагировала, когда кто-то сокращал обычную между людьми дистанцию и вторгался в ее личное пространство. Говорят, что радиус этого самого пространства у всех разный. У кого-то полметра, у кого-то двадцать сантиметров, а у Насти этот радиус равнялся метру, а еще лучше двум. Она ненавидела, когда кто-то, доверительно наклонившись и обдавая дыханием, шептал ей на ухо, ненавидела, когда ее дружески приобнимали или брали за руку, демонстрируя теплые чувства. Настя сразу вся словно натягивалась, как струна на высоком аккорде, и чувствовала, что вот-вот не выдержит и, как эта самая струна, со звоном лопнет. Часто беседа с каким-нибудь эмоциональным человеком превращалась в наступление-отступление. Настя тихонечко делала шаг назад, увеличивая дистанцию, а непонятливый собеседник, наоборот, приближался и приближался, брызгая слюной от избытка чувств, припирая в конце концов Настю к стене или к столу.
