Для всех, кто был в курсе истории дома и его обитателей, Инид Мерль являлась не только второй из старейших (после миссис Хотон) жиличек, но, в шестидесятые и семидесятые годы, одной из самых известных. Инид никогда не была замужем. В 1948 году, после Колумбийского университета (она стала первой женщиной, окончившей его с дипломом доктора психологии), Инид пошла работать секретарем в New York Star. Искренний интерес к окружающим и умение слушать стали для нее пропуском в отдел светской хроники, где ей вскоре доверили вести колонку. Выросшая на хлопковой ферме в Техасе, Инид и на девятом десятке не избавилась до конца от ощущения собственной непохожести на жителей НьюЙорка и подходила к работе с традиционной для южанки добротой и сочувствием. Инид Мерль знали как «деликатного» автора колонки светских сплетен, и ее репутация работала ей на пользу: когда актеры или политики хотели рассказать свою версию событий, они звонили именно ей. В начале восьмидесятых колонку купил синдикат, и Инид неожиданно для себя разбогатела. Она уже десять лет порывалась уйти на пенсию, но ее имя, кричали работодатели, было слишком ценным брэндом. Вот почему Инид продолжала сотрудничать с журналистами, в обязанности которых входило собирать информацию и вести колонку, а по особым случаям писала статьи сама — как, например, сегодня, ввиду смерти Луизы Хотон.
Вспомнив о незаконченном некрологе, Инид вздрогнула, ощутив острую боль потери. Луиза Хотон прожила интересную, блестящую жизнь, достойную зависти и восхищения, и умерла, не приобретя ни единого врага, за исключением взбалмошной Флосси Дэвис, мачехи Инид. Флосси обитала через улицу, переехав из дома номер один в начале шестидесятых, соблазнившись удобствами новой высотки. Но Флосси все считали чокнутой, причем с ранней молодости. Инид подумала о том, что боль утраты сопровождает ее всю жизнь в виде мечты о недостижимом, которое манит, но в последний момент ускользает из рук. Возможности человека, считала Инид, ограниченны. Не все в этой жизни можно изменить, остается только смириться.
Обычно подобные мысли не угнетали, а даже веселили Инид. По опыту она знала, что многим так и не удается повзрослеть — внешне они старятся, но разум нередко остается в блаженной неприкосновенности. Дни, когда Инид расстраивалась изза несправедливости жизни, ненадежности и слабоволия окружающих, давно миновали. Дожив до преклонных лет, она считала, что ей крупно повезло. При наличии денег и прекрасного для ее возраста здоровья, живя в окружении своих ровесников в доме, где постоянно происходит чтонибудь интересное, вполне реально обнаружить, что старость — это не так уж плохо. Никто от тебя ничего не ждет — просто живи себе. Тебе аплодируют уже за то, что утром ты встал с кровати.
Заметив внизу группку папарацци, Инид решила сказать Филиппу о смерти миссис Хотон. Филипп никогда не был ранней пташкой, но Инид рассудила — новость достаточно важная, чтобы разбудить племянника. Она постучала в дверь — через минуту послышался недовольный голос сонного Окленда:
— Кто там?
— Это я, — ответила Инид.
Филипп открыл дверь, стоя в голубых трусахбоксерах.
— Можно войти? — спросила Инид. — Или у тебя там юная леди?
— Доброе утро, Нини, — сказал Филипп, придерживая для тетки дверь, — так он произносил имя Инид, едва выучившись говорить. Застряв в образе не по летам способного ребенка, Филипп прожил сорок пять лет, но это уже не только его вина, считала Инид. — И не зови их молодыми леди, — прибавил он. — В них нет ничего изысканного.
— Но они молоды. Даже слишком молоды, — не удержалась Инид, направляясь за Филиппом в кухню. — Вчера ночью умерла Луиза Хотон, я решила зайти сказать.
— Бедная Луиза, — сокрушенно сказал Филипп. — Старый моряк вернулся в море. Кофе?
— Пожалуй, — согласилась Инид. — Мне интересно, что станется с ее квартирой. Может, ее поделят и оборудуют четырнадцатый этаж? У тебя денег много…
— Ну еще бы, — буркнул Филипп.
— Если купишь четырнадцатый этаж, сможешь жениться. Готовая детская, много места…
— Я тебя, конечно, люблю, Нини, — усмехнулся Филипп, — но не настолько.
Инид улыбнулась — она находила чувство юмора племянника прелестным. К тому же Филипп, полный подкупающего мальчишеского очарования, был очень хорош собой, и она никогда не могла понастоящему на него рассердиться. Он носил стрижку каре — темные волосы одной длины закрывали уши и падали на воротник кудрявыми, как у спаниеля, прядями. Когда Инид смотрела на Филиппа, перед ее глазами появлялся пятилетний мальчик, который приходил к ней после детского сада в синей школьной форме и кепке, — даже тогда он был паинькой. «Мама спит, я не хочу ее будить. Она опять устала. Можно, я у тебя посижу, тетя Нини?» — спрашивал он. И Инид не возражала. Нини всегда и все позволяла своему Филиппу.
— Роберто рассказывал, одна из родственниц Луизы приходила ночью и пыталась подняться в квартиру, но он ее не впустил.
— Да, сейчас начнутся безобразные сцены, — вздохнул Филипп. — Там же масса всяких антикварных штучек…
— Их продадут на «Сотбис», — сказала Инид, — и все закончится. Конец эпохи.
Филипп вручил ей большую чашку кофе.
— В этом доме чуть не каждый месяц похороны, — посетовал он.
— Миссис Хотон была глубокой старухой… — начала Инид, но спохватилась и сменила тему: — Что ты собираешься сегодня делать?
— Я назначил несколько собеседований кандидатам на должность моего референта, — отозвался Филипп.
«Все бы тебе отвлекаться», — подумала Инид, но решила не развивать тему. По всему было видно, что сценарий движется трудно. Филипп летал как на крыльях, когда писалось хорошо, и заметно мрачнел, когда чтото не ладилось.
Инид вернулась к себе и села за некролог о миссис Хотон, но мысли о Филиппе не давали ей покоя — какой всетаки у племянника сложный характер! Строго говоря, Филипп приходился ей не племянником, а кемто вроде троюродного брата. Его бабушка, Флосси Дэвис, была мачехой Инид. Рано овдовев, во время деловой поездки в НьюЙорк за кулисами мюзикхолла «РадиоСити» отец встретил Флосси, танцовщицу из «Рокетс». [5] Свадьбу сыграли незамедлительно, после чего Флосси попробовала мирно и спокойно жить в Техасе с мужем и падчерицей. Она выдержала шесть месяцев, после чего отец перевез всю семью в НьюЙорк. Когда Инид было уже двадцать лет, у Флосси родилась дочь Анна, будущая мать Филиппа. Подобно Флосси, Анна была очень красива, но, как говорили, одержима демонами. Когда Филиппу было девятнадцать, она покончила с собой ужасным, безобразным способом — выбросилась с верхнего этажа дома номер один по Пятой авеню.
