– Револьвер будет постоянно при мне, – пообещала Пифани.
Они провели вместе последние несколько часов, потребовавшиеся для разгрузки судов. Они любили друг друга в пустом бомбоубежище и строили планы на будущее. Ей очень хотелось зачать прямо сейчас, на всякий случай, но его привычка пользоваться презервативом вынудила ее смириться с реальностью: детей придется заводить после войны. Если вооб1це придется.
– Помни, Ас, – сказал ей Йен на прощание, – я обязательно вернусь.
Она сидела на каменном бастионе и провожала взглядом корабль, уносивший Йена из ее жизни. Со смесью радости и горечи вспоминала она его объятия, смех, ямочку на щеке, улыбку. Его поцелуи. Как она сможет часами просиживать в темных катакомбах с мыслью, что он больше не ждет ее на поверхности? Она знача, что в ее силах было удержать его. Но до того, как он появился в ее жизни, любовь была ей неведома. Теперь она слишком любила Йена, чтобы препятствовать ему на путях судьбы, даже если в этой судьбе не было места для нее.
Часть I
ДОБРЫХ ПОДСТЕРЕГАЕТ СМЕРТЬ
50 лет спустя 1991 г.
1991 Токио. Япония. Полдень.
В городке Копыто Мула, штат Техас, мулов отродясь не водилось. И уж конечно, никому на этом продуваемом всеми ветрами перекрестке дорог никогда не пришло бы в голову ни с того ни с сего начать есть золото, в каком бы виде его ни подавали. Ник Дженсен пришел к выводу, что старожилы его городка когда-то обознались и приняли за мула неизвестно какую тварь. Хотя не исключено, что однажды темной ночью через поселение и впрямь проковылял мул, направляясь в еще более гиблые места – скажем, в Нью-Мексико. Но в чем Ник был готов поклясться – так это в том, что никто из его земляков никогда в жизни не ел золота и впредь не собирался. Тамошний люд слишком практичен и трудолюбив, чтобы есть то, что надлежит носить на себе и тратить. Тогда чем намерен заняться он, черт возьми? Начать есть золото! Ни больше ни меньше.
– Мистер Эйвери явится с минуты на минуту, – неуверенно сообщил Ник, поглядывая на свои часы «Сейко». Куда он запропастился? Скотт Эйвери не имел привычки опаздывать.
– Уверен, он скоро появится, – успокоительно отозвался Хито Танака.
Оба компаньона Танаки дружно кивнули в знак согласия. Три пары глаз пристально следили за руками шеф-повара, который колдовал над канапе суши с помощью собольей кисточки, опускаемой время от времени в золотую пыль. Потом шеф-повар посыпал свое изделие «куро гома» – черными семенами кунжута – и разместил сияющие золотом суши на красном лакированном подносе.
В тени наигрывали на традиционных сямисэн музыканты, прикасаясь к струнам особыми палочками. Место, где повар демонстрировал искусство приготовления суши, было освещено специальной потолочной подвеской. Светлым островком была и алебастровая стойка, табуреты перед которой были низковаты для длинноногого Ника. В полумраке остального пространства сновали бесшумные, как тени, гейши. Повар с глубоким поклоном подал свое творение четырем клиентам. Танака указал на Ника – почетного гостя, которому принадлежало право угощаться первым.
– Давайте подождем еще несколько минут, – предложил Ник, уповая на скорое появление Скотта.
Эйвери сумеет парой учтивых слов взять игру на себя, заставив партнеров из «Хонсю» забыть о Нике. Может быть, таким образом удастся избавиться от необходимости потреблять суши. Дело было не в его особой ненависти к этому блюду, а в том, что он категорически отказывался есть золото, подобно своим землякам из городка Копыто Мула.
«Доверься волне, не противься потоку», – одернул он себя. Что сказала бы сейчас Аманда Джейн? Высмеяла бы его за неуклюжесть. Ник представлял ее себе готовящей макароны с сыром, смеющейся и довольной жизнью. Жизнью с ним, разумеется.
Ник ослепил японцев спасительной техасской улыбкой. Лицо Танаки осталось по-прежнему невозмутимым, но Ник догадывался, что у него на уме. Японцы были чрезмерно пунктуальны и являлись на встречи загодя.
Когда Хито Танака, исполнительный вице-президент «Хонсю», крупнейшей в Японии компании по рекламе, приглашал Ника и Скотта на ленч, он не упомянул, что их будет ждать «золотая» кухня – последний, самый дорогостоящий писк японской кулинарии. Столь высокой чести обычно удостаивались высокопоставленные японцы, а вовсе не менеджеры среднего звена из американских компаний, подобных «Империал-Кола».
«Ушам своим не верю, чтоб мне пусто было! – Так отреагировал Скотт на приглашение Танаки. – Нам везет, что старик Нолан успел вернуться в Штаты. Теперь мы сами познакомимся с шишками из «Хонсю».
Ник сразу смекнул, что везение здесь ни при чем.
«Видимо, Танака в курсе, что Марка сейчас нет, недаром он его ни разу не упомянул».
«Ты прав, – согласился Скотт. – Похоже, Танака хочет разговаривать именно с нами. С чего бы это?»
Спустя два дня, сидя в баснословно дорогом суши-баре в районе Гинза, Ник по-прежнему ломал голову, зачем Танака пригласил их на ленч.
– С чем эти суши? – задал он вопрос, чтобы заполнить неловкую паузу. Опоздание Скотта наносило удар по престижу Танаки. Вышестоящие никогда не ждут нижестоящих – особенно в Японии.
– Тунцовая печень.
Только этого не хватало! Сырая рыбья печень, посыпанная золотом. В желудке Ника произошел двойной спазм. Выстрелив в Танаку очередной умиротворяющей улыбкой, Ник потянулся за саке. Однако радужная пленка на поверхности жидкости заставила его насторожиться.
Черт, и здесь золото! Даже не думай, велел он себе и поставил чашку. К саке он и без того относился с подозрением. Прожив несколько лет в Японии, он научился правильно произносить это слово – «сах-кей», но потреблять напиток избегал, памятуя, что название «саке» восходит к древним временам и означает «жевать во рту». Напиток появился на рисовых чеках, где крестьяне жевали рис и выплевывали его в общую бадью, где он бродил благодаря слюне. Лучше бы всего этого не знать. Снова спазм в желудке.
Лучшая саке – а именно ее и подавали сегодня – называлась «бижиншу» – «саке красавицы». Самураи пили только саке, образовавшуюся из риса, побывавшего во рту у девственниц. В наши дни столь экзотические способы, слава богу, не применяются, брожение достигается при помощи химии, чему Ник был весьма рад. Он сомневался, хватит ли в Японии девственниц, чтобы обеспечить должным количеством саке хотя бы этот традиционный ленч заправил «Хонсю». Однако, вопреки разуму, он не мог заставить себя заглянуть в «саказу-ки» – так именовалась чашка для саке, потому что в голове сразу появлялась неприятная картина: бадья со слюной, в которой бродит рис.