– Как нам отсюда выбраться? – Она попыталась успокоиться, насколько это было возможно, чтобы ее голос звучал естественно.
До них снова донесся звук сирен. Их стало теперь больше, но они звучали далеко и глухо.
– Энни… Похоже, самим нам не выбраться. Но нас спасут. Это не затянется надолго, Энни, нас скоро найдут и вытащат отсюда. Надо немного подождать, надо продержаться до их прихода.
– Как же они нас найдут? Как им это удастся? Никто ведь не знает, что я здесь. Я даже не сказала Мартину, куда пойду за покупками.
– Кто это – Мартин?
Только услышав вопрос Стива, Энни догадалась, что думает вслух. Все ее чувства пришли в смятение. Она пристально вглядывалась в окружающую ее темноту и ничего не видела, хотя и напрягала зрение так, что казалось, глаза вылезут из орбит. Теперь вокруг них было полно звуков. Выли пожарные сирены, с грохотом рушились стены, а она не могла бы сейчас с определенностью утверждать, слышит ли она все это на самом деле, или эти звуки ей только кажутся. Внезапно у нее появилось ощущение, что она снова падает куда-то во мрак. Энни сжала руки в кулаки и, превозмогая боль в корнях волос, потянулась вверх, пока ее щека не коснулась знакомой холодной поверхности тяжелой двери.
Чувство падения исчезло, и она, стараясь говорить нормальным, не дрожащим голосом, ответила:
– Мартин – это мой муж.
– Скажи что-нибудь еще, – попросил Стив, – говори, не важно что. Ты просто лежи и рассказывай мне о чем-нибудь.
Энни вышла из дому сегодня утром. Мартин и дети втроем провожали ее. Маленький Бенджи на руках у мужа и Том, раскачивающийся на лестнице, держась за перила. Перед уходом она взбежала наверх, торопливо прижалась к колючей щеке мужа. Тысячи раз она прощалась с ним так же торопливо, и в этот раз, как обычно, даже не взглянула на него. За годы семейной жизни лицо мужа стало таким привычным, что теперь казалось просто белым пятном. Внезапно Энни почувствовала, как ей жалко себя, какая она одинокая. Она так и умрет тут! А где в это время будет Мартин?
– Я тебя люблю, – часто говорили они друг другу, как будто стараясь убедить себя в этом, а совсем не потому, что они чувствовали что-то такое.
– Нет, это правда, – вновь подумала Энни. – Я действительно люблю Мартина.
Но ее попытки представить мужа здесь, среди этой боли и ужаса, оказались неудачными. Она никак не могла вспомнить, какое у него лицо. Вместо этого перед глазами возник их сад за домом. Она увидела его так отчетливо, как будто стояла у двери и смотрела в окно. Энни вспомнила один незначительный эпизод недельной давности.
Они с Мартином были в саду. Мартин нагнулся, чтобы поднять с дорожки молоток. Ей была видна его худая рука, потрепанные обшлага старой куртки, которую он одевал для работы в саду, и даже сейчас Энни слышала музыку, которая доносилась тогда из радиоприемника на кухне. Они работали вдвоем. Наконец-то Мартин выкроил время для починки забора, который должен был защитить их от набегов соседского прожорливого пса. Сыновья ушли на день рождения к кому-то из друзей. Они с мужем были одни – целых два часа абсолютного покоя!
Энни стояла рядом с клумбой. Мертвые коричневые стебли анемонов сухо шелестели за спиной, в воздухе стоял кисловатый запах морозной земли. Ее руки устали держать жердь в ожидании, когда Мартин наконец вколотит на место длинный гвоздь. Они не разговаривали. Энни мерзла, а Мартин злился из-за собственного неумения сделать такую простую вещь, и любой совет мог бы окончательно вывести его из равновесия. Он поднял молоток, ударил, гвоздь согнулся.
Мартин с проклятьем опять швырнул молоток на землю.
Энни тогда еще вспомнила, как задолго до рождения Тома они купили этот дом в викторианском стиле, в то время почти развалившийся. Денег, чтобы нанять строителей и маляров, у них не было, и пришлось самим без конца что-то прибивать и подкрашивать.
Они ссорились по малейшему поводу: из-за чуть видного пятна краски на полу или из-за черепицы, которая никак не укладывалась ровными рядами, а вздымалась подобно морским волнам.
Внезапно они останавливались, смеялись сами над собой и шли наверх, в свою спальню. Они занимались любовью, а сверху свисали оранжевые и фиолетовые лоскутья обоев, оставшихся от старых владельцев дома. И весь старый дом, казалось, звенел музыкой их молодости и любви…
Когда это было? Девять или десять лет назад…
Тогда в саду Мартин, наверное, тоже вспомнил то время, потому что он вдруг выпрямился и шагнул к Энни.
И словно вспышка яркого света здесь, среди гнетущего мрака, до боли ясно вспомнилось лицо мужа.
Он мало изменился с тех пор, когда они впервые встретились. Только резче обозначились морщины в уголках рта, да взгляд стал задумчивый.
Тогда в саду… Мартин крепко обнял ее, поцеловал, потом предложил:
– Давай сегодня попросим Одри посидеть с детьми, а сами поужинаем «У Коста».
Они с Мартином часто ходили в этот ресторанчик. Пожалуй, Энни не могла бы даже сказать, бывали ли они где-нибудь еще. В тот вечер, как обычно заказав на двоих мясной пудинг и бутылку рецины – красного греческого вина, они засиделись допоздна.
Когда они приехали домой, дети уже спали. Мартин повез няню к ней домой, а Энни едва добралась до кровати и заснула раньше, чем муж вернулся и лег рядом с ней.
Утром ни свет ни заря проснулся Бенджи, и чтобы спокойно поспать еще хотя бы часок, Энни взяла его к себе в постель. Малыш довольно заулыбался, торжествуя, засунул большой палец в рот и заснул между родителями.
Мартин потянулся к ней через спящего сына, нежно погладил ее бедро. Они с сожалением и пониманием взглянули друг на друга. Что же, в конце концов все так и должно быть… Молодость прошла… У них дети… В любом случае они рядом, им хорошо вместе.
От холода, пронизавшего ее, Энни содрогнулась.
Тьма и давящая тишина властно вторглись в ее воспоминания. И как к единственной надежде, потянулась она к тому, кто здесь, сейчас ждал ее слов.
– Мы всегда ходили в ресторанчик «У Коста», – сказала она. – Не знаю почему, но Мартину там все нравилось.
– Это мне понятно, – произнес Стив.
– Да? – как будто со стороны Энни услышала свой голос: – Ты женат?
Стив знал, как это бывает. Он несколько раз наблюдал работу спасательных бригад в подобных ситуациях и у него были все основания для уверенности, что их обязательно спасут. Но теперь ему надо было убедить в этом еще и эту молоденькую женщину. Ее рука была такой безжизненно холодной, так отчаянно дрожали кончики ее пальцев. Он должен был заставить Энни, чего бы это ни стоило, поверить в успех спасательных работ. Необходимо было вселить в нее надежду, а главное – вырвать из плена безысходности, отвлечь от боли и мрачной тишины западни, в которой они оказались.
