— Четырнадцать, — промямлил Вадим, тоскливо ожидая привычного неодобрительного удивления.
— Здорово, — ободряюще сказал паренек, — и мне четырнадцать. А звать как?
— Вадимом.
— Вадик, значит?
— Не-е, Вадим. — Он терпеть не мог уменьшительного имени. — А тебя?
— А я — Саня, — ответил тот, внимательно разглядывая тщедушного мальчика. — Ладно, Вадим так Вадим, — согласился он и с тех пор никогда иначе его не называл.
Сам Саня был складным, крепким парнишкой, с сильными загорелыми руками и ногами. У него были очень светлые, почти белые волосы, ресницы и брови чуть темнее, большой улыбчивый рот — губы сплошь в цыпках и трещинках, — нос как нос, не большой, не маленький, неопределенной формы, а глаза неправдоподобно синие и яркие, словно две лучистые звездочки.
— Ты к бабушке Дусе приехал, вчера, из Ленинграда, верно? — все так же дружелюбно спросил Саня.
— Откуда ты знаешь? — удивился Вадим.
— У нас новости быстро расходятся. А я от вас через несколько домов живу, совсем близко. — Он поднялся. — Все, вставай, пошли уже, ступай за мной след в след, а то опять сковырнешься.
Они вышли к реке, и Саня сказал:
— Скидывай свою амуницию, будем жижу отстирывать, а то мамка заругает.
Одежду выстирали и разложили сушиться на прогретой корме баржи, торчащей из воды. Потом выкупались у берега, в голубой прозрачной воде, и сели обсыхать на песке. Было тепло и безветренно. На недвижной поверхности реки дрожал огненными бликами солнечный свет. Полуденный лес на другом берегу подернулся знойной дымкой, зыбился и струился в неверном горячем мареве.
— Ты в школе какой предмет больше всего любишь? — спросил Саня.
— Математику и физику, а ты?
— Я биологию люблю и химию, еще литературу.
— Книги я тоже читать люблю, только не романы всякие душещипательные, а фантастику и приключения.
— Да ну! — обрадовался Саня. — Айзека Азимова читал?
— Читал — «Конец вечности». Еще я Кларка люблю, Стругацких, Ефремова. Да всех не перечесть.
Они разговорились, увлеченно обмениваясь впечатлениями о прочитанном, и проговорили долго, не замечая, как летит время, что-то неожиданно вспоминая и перебивая друг друга.
— Сходим вместе в библиотеку? Посоветуешь, что взять почитать, — предложил Саня.
Вадим уже смотрел на него с обожанием. Впервые он был кому-то интересен, причем не взрослому, не родственнику, а мальчику одного с ним возраста, да еще такому сильному, такому классному, поверить невозможно! Он не насмехался над Вадимом, не дразнил, слушал его серьезно и даже спрашивал его совета.
— Сань, а что ты делал на болоте? — осмелился задать вопрос Вадим.
— Пичугу одну высматривал. Она поет хорошо. Я люблю слушать, как птицы поют.
Вадим встрепенулся:
— У меня дома тоже птичка есть — зеленушка. Она в клетке сидит и очень красиво поет. Мне ее папа купил.
На этот раз Саня его не одобрил.
— Нет, — покачал он головой, — птицу в клетке держать нельзя.
— Почему? — удивился Вадим. — Многие держат.
— Глупые, потому и держат, — убежденно сказал Саня. — Лесной певец в лесу должен петь. Птицы ведь тоже по-разному поют. На воле она жизни своей маленькой радуется, солнцу красному. А что она тебе в клетке споет? Ты ее тоску, тревогу слышишь каждый день. Разве это хорошо?
— Нет, плохо, — пролепетал Вадим, чувствуя себя преступником.
— Ты подумай, к примеру, — продолжал Саня, — сможет тебе папа купить закат солнца? Или вон, смотри, — рыба плещется, словно в серебре. Не сможет. Вот так и это. Природы руками не ухватить. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю, — усиленно закивал Вадим. — Я как приеду домой, сразу птицу выпущу.
— Правильно, отвези подальше в лес и выпусти. Пусть себе радуется.
— Вади-им, — донесся издалека голос бабушки, — ты где?
— Я на берегу, ба!
— Сиди тут, я сбегаю скажу, что ты со мной, — сказал Саня. — Надо подождать, пока твоя одежда высохнет. Не стоит им говорить, что ты тонул, напугаем только.
— Бабушка Дуся, — позвал он, появляясь в поле зрения Евдокии Федоровны, — мы с Вадимом здесь, на берегу, загораем.
— Саня, ты, что ль? Вот славно! Ты уж за ним присмотри, золотко, а то, может, уговоришь его прийти поесть. Он у нас не ест ничего, отощал совсем. И сам с ним приходи.
— Не, баб Дусь, я не приду. Спасибо. Но за него возьмусь. Вы не беспокойтесь.
Саня вернулся к Вадиму и сказал:
— Бабушка говорит, ты плохо кушаешь?
— А что? — сразу насупился Вадим.
— Как это «что»? Я тебя завтра с собой на рыбалку хочу взять, а перед рыбалкой надо весь день хорошо кушать, а то начнешь животом урчать и всю рыбу распугаешь.
— На рыбалку?! — глаза у Вадима засияли предчувствием невероятного счастья. — Ты, правда, меня возьмешь? — Он вдруг забеспокоился. — А я рыбу ловить не умею.
— Это дело нехитрое, научу. Сейчас иди пообедай, а потом пойдем червей копать.
Вадим живо оделся. Рубашка и брюки были еще влажными, но выглядели сухими. Саня сказал:
— Ты часика через два подходи к нашему дому. Видишь, вон тот, с белым забором. Запомнил?
Еще бы не запомнить! Вадим смотрел вслед Сане, как он идет по мосткам, вдоль канала, мимо похожих друг на друга уютных изб, сложенных из толстых бревен, огороженных частоколом, — у каждого забора скамеечка под сенью тополей и берез, — и думал, что Свирица — самое восхитительное место в мире.
Дома Вадим набросился на еду с таким аппетитом, что Лариса поразилась:
— Что за чудеса! Будто подменили ребенка. Вадинька, осторожно, щи очень горячие.
— Мам, я с мальчиком одним познакомился, — возбужденно говорил Вадим, энергично орудуя ложкой и закусывая горбушкой черного хлеба. — Его Саней зовут. Завтра мы с ним на рыбалку идем.
— А это не опасно? — осторожно спросила мама. — Не дай бог, в воду упадешь.
— Не беспокойся, Ларочка, — вмешалась бабушка, — с Саней его куда угодно можно отпустить. Парнишка — чистое золото. Марфушке, страдалице, хоть с внуком повезло. Дочка ее, Женя, родами померла, сразу после того, как Саней разрешилась, а отец его, Юрка, с горя запил, а через год и вовсе спился. Так по пьянке и пропал человек. Они тогда с Ванькой Лыковым за язем на Ладожское озеро поплыли. На озере ветер, шторм, а им все трын-трава, потому как пьяные оба были. Так вместе и утопли. Саня круглым сироткой остался. Марфушке мы всем миром помогали мальца растить — он и вырос всем на радость. Марфа с ним горя не знает. Он ей сызмальства по дому помогает. Утром выйду к каналу за водой, а он уж с ведрами бежит. В магазин ходит, в покос один управляется; если кому подсобить надо — мимо не пройдет. Как соберется за покупками, никогда не поленится, прибежит и спросит: «Баба Дуся, вам что из магазина принести?»
