– Но папа сказал… – начала я.
– Мне все равно, что сказал твой папа. Я хочу, чтобы ты приехала во Францию.
– Но…
– Ли, пожалуйста, прошу тебя, только один раз. Приезжай во Францию, привози Томми, давайте встретим Рождество по-семейному.
Я могла поклясться, что голос у нее срывался, словно она вот-вот расплачется. Но это так не похоже на маму, что я немедленно выбросила эту мысль из головы. Правда, она вдруг показалась мне такой несчастной, что я предложила:
– Я поговорю с Томми.
Я прекрасно знала, что не сделаю этого, но она тут же воспрянула духом:
– Нам будет так весело. А теперь, раз уж я здесь, то собираюсь пригласить рабочих – пусть все отремонтируют.
– Я сама это сделаю. – Я потянулась к списку. Если я не возьму дело в свои руки, ближайшие семь дней по всему дому будет разноситься непрерывный стук.
– Я знаю, как это мешает тебе работать. – Мама отдала мне список. Я опешила. Обычно моя писанина не слишком ее волновала. – Самое малое, чем я могу помочь, – это позвонить, куда нужно, но раз ты уверена… – Она явно сомневалась. – Так или иначе, я вот что подумала, Ли. Может, стоит подыскать квартиранта в спальню для гостей? Пусть он – или она – отвечает за содержание дома – за небольшую плату, разумеется. Тогда тебе не придется ни о чем таком беспокоиться.
Это был единственный разговор, который мне совершенно не хотелось начинать. Я повернулась к ней спиной, прислонилась к кухонному столу, взяла ручку и притворилась, будто что-то пишу. Словно вообще не слышала, что она сказала. Потом я взяла список и приклеила его скотчем к холодильнику.
– Вот, – объявила я. – Теперь я точно про него не забуду. А сейчас, мама, я приглашаю тебя поужинать. Так ты надолго приехала?
Когда она наконец уехала, список удлинился до конца страницы. Каждый день мама своим мелким почерком добавляла новые пункты. Будто птичка обмакнула в чернила коготок и царапала по бумаге. Список напоминал мне каракули на медицинском рецепте, не поддающиеся расшифровке. Кстати, отличный предлог – не хуже любого другого. Прости, мам. Не смогла ничего сделать. Никак не разберу твой почерк.
– Ну, так как она поживает? – Томми закончил вытираться и, стоя на четвереньках, искал под кроватью носки. – Кстати, напор в душе ужасный. Тебе надо его починить.
– Томми, – сказала я, выуживая из-под кровати один носок. – Тебе надо, ты и чини.
Громко топая, я вышла из спальни и поднялась в кабинет. Минут через пять радио на кухне разразилось воплями кантри-группы «Дикси Чикс». Какое-то время я старалась его не замечать. Не понимаю, почему у Томми все должно работать на полную катушку? Услышав, как захлопнулась парадная дверь – он вылетел на улицу, по обыкновению опаздывая на работу, – я пошлепала вниз по лестнице выключать радио. Томми никогда не приходило в голову сделать это самому.
В полдень доставили «Ивнинг Стандарт», и перед тем как отправиться к Женевьеве, я успела прочитать статью.
В ОГНЕ ПОГИБАЕТ АСТРИД МАККЕНЗИ
Подозрительный пожар в Ноттинг-Хилле, сгорел дом телеведущей.
Подозрительный пожар. Я прочитала всю статью. Написано очень аккуратно, одни предположения и домыслы, никаких конкретных заявлений, отдающих неприятностями. Но смысл довольно явен. Читайте следующий номер. Вполне возможно, в нем появится статья о поджоге.
Я заскочила на рынок и остановилась у прилавка Криса. Я хожу к нему три или четыре раза в неделю – забираю фрукты и овощи. Он – неотъемлемая часть моего похода по рынку. Я делаю покупки в одних и тех же местах, и только если они закрываются, ищу новые. Сколько себя помню, мы жили в доме на Бленхейм-кресчент. Мама часто отправляла меня купить салат-латук, пастернак или еще что-нибудь. Тогда родители спокойно отпускали маленьких дочерей с поручениями. Этот прилавок принадлежал семье Криса уже два поколения. Как только я появлялась, меня радостно встречала его мать. Я – человек привычки, поэтому продолжала ходить к нему, даже когда она вышла на пенсию. Кроме того, я ведь знала Криса. Он лет на пять младше меня и по субботам вечно торчал за прилавком, помогая маме. Я хорошо помню этого дерзкого мальчишку. Кажется, отца Крис не знал, правда, его это не слишком волновало. На рынке он орал громче всех, даже когда вырос.
– Читал? – Я показала ему «Стандарт».
– Меня это не удивляет. Не хотел говорить раньше, ну да ладно. По рынку ходят слухи, что она влюбилась в бандита. Несколько раз ее здорово избили. Наверное, у кого-то был на нее зуб.
– Ты хочешь сказать… – Не понравилась мне эта мысль.
– Точно. Как дважды два – четыре. Спорю на два фунта яблок «голден», что ее убили.
Я слишком припозднилась и, вместо того чтобы отправиться к Женевьеве на автобусе, – кстати, мой любимый транспорт, – была вынуждена ехать на метро. Естественно, в подземке меня охватывает ужас. Когда шахта лифта особенно глубокая – на ум сразу приходит Рассел-сквер, если, конечно, его не отреставрировали с тех пор, как я была там последний раз, – я всегда спускаюсь по лестнице. Правда, на полпути у меня случается приступ паники, и я не могу идти дальше. В Ноттинг-Хилл-гейт лифта нет, но когда я сходила с эскалатора на Центральной линии, то тряслась как осиновый лист. Не представляю, что бы я делала во время бомбежек!
К тому же я накрутила себя по поводу Астрид. Неужели кто-то устроил поджог? Что, если они пойдут дальше по Бленхейм-кресчент и ее дом – только начало? Может, сегодня ночью мой черед? Как ужасно думать, что она умерла в страданиях, призывая на помощь, но никто ее не услышал.
Зазвонил сотовый, и я подпрыгнула от неожиданности.
– Алло, – прошептала я. Если честно, понятия не имею, зачем мне вообще мобильник, если я из дома-то обычно не выхожу. И еще я ненавижу, как все смотрят на тебя, когда ты разговариваешь по телефону на людях.
– Ну, что еще ты разузнала? – Похоже, Томми ел мои бутерброды с сыром и маринованными огурчиками. У него дурацкая привычка запихивать их в рот целиком, жевать и говорить одновременно.
– О чем?
– О ней. Об Астрид. Как она заживо поджарилась.
– Господи, что за мерзости ты несешь! – взвизгнула я, и, конечно, все пассажиры с любопытством уставились на меня.
– Прости. Не расстраивайся. Умоляю, только не расстраивайся. – Голос Томми смягчился. Да уж, в умении извиняться ему не откажешь.
– Я не расстраиваюсь. – Наглая ложь. – Просто я места себе не нахожу, Томми. С ней случилось такое, а мы ничего не слышали.
– Наверное, я слишком громко храпел.
– Наверное, – я выдавила смешок. – Увидимся вечером?
– Ты серьезно? – Он не верил в удачу. В последнее время мы редко проводили вместе две ночи подряд, но оставаться дома одной совсем не хотелось.
