— Блэр. — Голос напряженный, даже в какой-то степени грустный. Словно она плакала несколько часов подряд. — Ты должна вернуться в Сан-Пауло. Срочно. Самолет будет тебя ждать в аэропорту.
— Что? — Не верю тому, что слышу от нее. — Какой еще самолет, мама? Зачем мне приезжать к вам? — Вопросы льются из меня один за одним. — У меня выпускной скоро. К тому же, — решаюсь наконец-то сказать ей все начистоту, ничего не скрывая. Хватит время тянуть. — я решила остаться здесь, в Лос-Анджелесе. После окончания…
— Твой отец умер, Блэр. — произносит надломленным голосом, захлебываясь в слезах. — Его больше нет, — с трудом проговаривает. — Он умер! Понимаешь меня? Умер! — переходит на крик, больше похожий на истерику потерявший всякий смысл женщины. — Оставь меня в покое! — Должно быть кто-то пытается ее успокоить, но она этого не хочет. — Приезжай немедленно. Он…
Больше я не слышу того, что она мне говорит. Ни единого слова. Уши словно заложило. Ни один звук до них не доходит. Ноги становятся ватными, в голове полная неразбериха. Разум отказывается верить в такую новость. Нет-нет-нет. Этого просто не может быть. Мама просто так жестоко шутит. Отец не умер, он жив и здоров. Он приедет вместе с ней на мой выпускной. Приму их поздравления, а потом вновь затрону тему моего окончательного переезда в Америку. Перед глазами вдруг все поплыло. Не вижу очертания предметов, что находятся рядом со мной. Ощущаю лишь на подсознательном уровне, как падает на пол телефон. Как я сама оседаю на кушетку, больно ударившись головой об стену. Теперь ничего не вижу, не чувствую, только где-то вдали все же слышу свое имя. Только голос принадлежит не моей подруге, а отцу.
— Блэр, ты точно в этом уверена? — в который раз спрашивает меня отец, когда мы остаемся одни в кабинете ректора теперь уже моего университета. Приняли. Они приняли документы, дали согласие на обучение здесь. Остается только подыскать себе комнату в общежитии и начать новую жизнь в Америке. Да и отца убедить в том, что я способна находиться здесь совершенно одна.
— Конечно, папа. — Улыбка не сходит с моего лица, ведь я так счастлива. Моя мечта осуществилась, судьба была ко мне очень благосклонна. То, что я так хотела с момента выпускного класса, получила спустя определенное время. — Тебе не о чем волноваться. — Слегка сжимаю его согнутые в локтях руки. — Я способна прожить самостоятельно, не ввязываясь в неприятности. Ты же знаешь, что все эти вечеринки я не особо люблю, поэтому и тут не буду им время уделять. Может конечно. — Принимаю задумчивый вид. — и схожу на пару-тройку. — Вижу его прищуренный, злой взгляд. — но побуду там всего несколько часов. Мне же еще к занятиям надо готовиться.
— Блэр, моя малыша. — Крепко меня обнимает, показывая свою любовь, нежность, заботу. Поднимаю руки вверх и обхватываю им его спину, утыкаюсь носом в грудь, с трудом сдерживая слезы. Отец не должен их увидеть, иначе тут же заберет меня обратно в Сан-Пауло и не отпустит от себя ни на шаг. Подавляю в себе желание заплакать. — Ты так быстро выросла, что я этого даже и не заметил. — Перебираю пальцами ткань рубашки, не смея сказать того, что на языке вертится. — Моя работа практически отняла тебя. Я так многое пропустил в твоей жизни. — Резко отстраняет меня от себя, пробегая глазами по лицу, впитывая каждую его черту. Запоминая на долгое время. От чего мне становится немного не по себе. От пронизывающего взгляда Гектора Керкленда. Американца, женившегося на бразильянке и перебравшегося вслед за ней в Сан-Пауло. Так как в Пенсильвании делать ему было нечего. Родителей нет в живых, а единственный брат не желает с ним разговаривать.
— Папа? — чуть нервно спрашиваю его. Отец молчит, возможно даже и не дышит. Но услышав мой голос, мотает головой из стороны в сторону, словно пытаясь избавиться от наваждения, и широко мне улыбается. — Ты в порядке?
— Все хорошо, моя дорогая. — Явно он врет. Что-то его беспокоит, но об этом не говорит, скрывает от меня свои тайны. — Просто так не хочу с тобой расставаться, вот и сам не свой.
— Раз не хочешь. — Подмигиваю ему, беру в руки небольшую сумочку и перебрасываю ее через плечо. — Помоги мне комнату подобрать в общежитии. — не успеваю и шагу сделать за порог кабинета, как папа встает на моем пути.
— Какое еще общежитие, Блэр? — Строго, с долей власти в голосе. — Я тебе уже квартиру приобрел. Там ты будешь жить, пока здесь учишься. Она очень просторная, трехкомнатная. На четвертом этаже, в престижном районе. — В этом весь папа. Все всегда решает за меня. Но делает это так, что у меня не бывает особых возражений. — А в университет и прогулки тебя будет сопровождать личный водитель. Он уже…
— Нет. — Поднимаю руки вверх, отшатываясь назад. — Никакого водителя, папа. Я не хочу. — Зачем мне нужен кто-то в помощь? — До моего университета не так уж и далеко. Смогу пешком в него ходить. А насчет прогулок…
— На твоей карточке, — тут же меня перебивает. — огромная сумма денег. Это на всевозможные расходы, в которые входит поездка на такси. — От такого точно не отвертеться. — Ездишь только на них, забывая обо всяких пеших прогулок. Если конечно друзья рядом идти ни будут. — Смотрит строгим взглядом, без тени улыбки на лице. — А в квартире тебе будет не скучно. Я нанял одну девушку. Она станет твоей служанкой.
— Папа. — Закатываю от досады глаза, скрестив руки на груди. Чуточку свободы он не хочет мне дать. Совсем не доверяет. Хотя я никогда его доверие не подрывала. — Прошу тебя, не нужно всего этого. Я сама со всем справлюсь. На такси согласна, а вот прислуга мне не нужна. Пожалуйста, — умоляю его, зная, что он мне все позволит, разрешит.
Ни слова не говоря, просто прижимает меня к себе, крепко обняв. И вот тогда я даю волю своим слезам. Они начинают течь по щекам, пропитывая ткань его рубашки. Но ему на это все равно. Отец же прощается на несколько лет со своей дочерью. Которая видит его практически в последний раз, так как последующие наши встречи не будут такими сокровенными. Такого больше не повторится.
— Блэр. — Резко отодвигаюсь от отца, услышав знакомый, но такой далекий голос. — Блэр. Блэр. — Смотрю на папу, который вдруг начинает исчезать, словно призрак. Черты размываются. Не видно ничего, только зовущий меня куда-то голос. Который становится все громче в то в время, как Гектор Керкленд совсем исчезает.
— Блэр! — Одри дает мне чуть болезненную пощечину, которая приводит меня в чувства. Тут же озаряюсь по сторонам, вспоминая то место, где я сейчас нахожусь. Просторный кабинет в светло-серых тонах. Из окна дует легкий ветерок, наполняя комнату свежим воздухом. На стенах несколько картин именитых художников, в углу стоит ваза с огромным растением. Письменный стол у небольшого шкафа от пола до потолка. Несколько кожаных стульев, на одном из которых сидит Одри, наклонившись надо мной. Сама же я лежу на просторном диване. Под головой небольшая подушка, на лбу какая-то мокрая тряпочка.
— Что? — С трудом принимаю сидячее положение, поймав в руки эту тряпку и положив на журнальный столик рядом с собой. — Что произошло?
— А ты что, не помнишь, как в обморок грохнулась, перепугав всех в магазине? — ехидно спрашивает Одри, крутанувшись на стуле пару раз. На ней все тоже платье бежевого цвета. — После разговора с матерью тебя еле в чувства привели.
Услышав слово «мать» воспоминания о нашем с ней разговоре обрушиваются на меня новой волной. Чувствую, как по щекам текут слезы, как сердце сжимается в груди, дышать становится нечем. Хочется уйти, сбежать отсюда. Тошнота к горлу подступает, голова начинает сильно кружиться. Могу снова в обморок упасть или в больницу попасть от такого своего состояния. Одри тут же вскакивает на ноги, наливает полный стакан воды из графина и протягивает его мне. Делаю неуверенный глоток, потом еще один и еще. Остатки выпиваю залпом, насыщаясь водой. Будто от этого напитка зависит моя дальнейшая жизнь. Жизнь, которая оборвалась у самого дорогого для меня человека.
