Ещё минут двадцать врач что-то записывал, расчерчивал в моей карте, рисовал на мне разные круги, а потом скомандовал:
— Можете одеваться.
И сразу вышел.
Одевшись, я почувствовала себя гораздо комфортнее. Села на стул и принялась ждать, когда за мной придут.
Больница есть больница, окружающая обстановка вселяла тревогу. Хотелось сбежать отсюда, пока никого нет.
Вошла медсестра и проводила меня в кабинет. Там уже был адвокат.
— Мы готовы заключить с вами договор. Ещё раз ознакомьтесь и, если согласны, поставьте свою подпись.
Я пробежалась глазами по знакомому тексту, мне он показался совсем безобидным. Тщетно искала информацию под звёздочкой мелким шрифтом, где, как обычно, раскрывались все нюансы. Её не было. Подумаешь, мне всего-то и надо сделать пару пластических операций и полежать в больнице за другого человека.
Поставила свою размашистую подпись, с удивлением отметив, что мои паспортные данные уже прилежно вписаны в договоре.
Глава 8. Лиха беда — начало
Анфиса
— С этого момента вы Ольга Громова, — приветливо улыбнувшись, сказал адвокат, — сдайте все личные вещи и забудьте все знакомые номера. В ближайшее время вам это не понадобится.
С большим сожалением отдала свой новенький айфон XS, который взяла в рассрочку без ведома Романа. Порывшись в сумочке, из потайного карманчика достала образ Николая Чудотворца, который мне дала мама.
— А можно вот это оставить?
Мужчина посмотрел странным взглядом и после долгих колебаний кивнул.
Мне дали больничную одежду и сразу отправили в палату, готовиться к операции.
Перед неизвестностью стало страшно, но, видя фото Ольги Громовой, я была уверена, что стану непременно лучше, красивее и счастливее. По крайней мере, старалась себе это внушить.
Вошла молодая, красивая девушка, абсолютно ненакрашенная и излучающая всем своим видом естественную красоту. Сразу закралась мысль, что ей тоже сделали лицо и она стала такой идеально красивой.
— Добрый день, Ольга Вадимовна. Меня зовут Александра Евгеньевна, я буду ассистентом Аристарха Валерьевича, вашего лечащего врача. По всем вопросам обращайтесь ко мне.
Смотрела в её ясные глаза, и хотелось их рассматривать бесконечно. Они вселяли умиротворение и уверенность, да ещё и в совокупности с мягким нежным голосом. Вот такие должны быть врачи! Все абсолютно. И тогда в больницу можно ходить без страха.
— Я сейчас расскажу о наших дальнейших действиях, чтобы вы были готовы.
Она дала мне зеркало в руки и, показывая на участки лица, сказала:
— Вот здесь и здесь немного изменим форму носа и чуть увеличим скулы, за счёт этого линия лица будет чуть выше. И пока всё.
Это и впрямь небольшие изменения. Я мысленно вздохнула. Всё же не хотелось быть чрезмерно накаченной силиконом. Будто прочитав мои мысли, Александра Евгеньевна добавила:
— Вам очень повезло. Аристарх Валерьевич всегда старается сохранить природную красоту. Он просто великолепный мастер, и бояться вам нечего!
Я кивнула. Спорить не собиралась, это вовсе не мой выбор.
Необходимая подготовка к операции, укол в вену, кислородная маска, и я провалилась в забытьё.
Открыла глаза, всё лицо было будто не моё, многочисленные повязки, наложенные друг на друга, почти закрывали разрезы для глаз. Всё сильно отекло, и практически было невозможно пошевелить губами. Вокруг я слышала шаги и разговор. На своей руке будто бы чувствовала прикосновение. Может, простыня или ещё что? Пошевелила рукой, чтобы понять, что же это такое. И сразу же услышала детский голос:
— Мама, мама.
Потом что-то тяжелое хлопнулось на грудь и неприятными ощущениями разлилось по телу. Кто-то плакал, кто-то суетился, хлопали двери. От всего этого шума меня жутко мутило. Хотелось пить, хотелось всё это прекратить. Но не имела возможности сделать ни то, ни другое. Было невыносимо, и очень хотелось кричать. Меня вдруг накрыла какая-то паника, и стало тяжело дышать, аппарат рядом звонко запикал, извещая о том, что со мной не всё в порядке.
Опять все засуетились и, очевидно, были выдворены доктором. Как же я ему благодарна! Тишина сразу улучшила моё самочувствие. Дыхание стало ровнее, и я вновь обрела способность нормально соображать.
— Если хотите пить, поднимите правую руку.
Подняла.
— Правую, — настойчиво сообщил доктор.
Я осознала, что перепутала руки. Да, такое бывало со мной. С детства путаю их, а в школе даже писала на каждой начальные буквы — «л» и «п», чтобы не опозориться.
Поменяла.
Неожиданно моя кровать начала приподниматься. Вскоре я уже была в полусидячем состоянии.
— Сейчас я вам дам стакан с водой, и из трубочки вы можете сделать несколько глотков. Только совсем немного, а то вас может стошнить.
Я кивнула.
Неуклюже попила, ответила на пару вопросов про самочувствие, с помощью рук, и меня опустили вновь отдыхать.
Глава 9. Для чего?
Леонид
Сижу и тупо смотрю на стену лилового цвета, впервые не знаю, что делать.
Дверь отворилась, и вошёл взволнованный Константин.
— Леонид Владимирович, там Аня, она кричит на всю больницу и просит пустить её к маме. Я не знаю уже, что делать.
Парень был крайне растерян, и видно, что лимит его фокусов для детей исчерпан.
Резко смахнул слезу, встал и вышел из палаты. Мой мозг судорожно работал, пытаясь придумать речь для пятилетнего ребёнка, которая смягчит его травму от потери мамы. И это не просто какой-то цепляющий текст, который помогает продать продукт.
— Отпустите, её. Аня, иди сюда.
Дочь сразу прекратила кричать и с серьёзным видом подошла.
— Папа, ты что-то скрываешь. Я хочу видеть маму! Почему ты к ней ходишь, а я нет?
Смотрел на дочку и не представлял, как ей сообщить эту новость. Как пустить её к бездыханному телу? Возможно ли это пережить такой крохе?
Долго смотрел в её глаза, она была серьёзно настроена докопаться до истины.
— Аня, доктор не разрешает заходить к маме. Она очень слаба, и всякие микробы могут сильно навредить её здоровью. Ты же умная девочка, ты меня понимаешь?
Она нехотя кивнула, не сильно доверяя мне.
— Папа, ты обещаешь, что с мамой всё будет в порядке?
— Конечно, дочка. Просто ей, возможно, придётся очень долгое время провести здесь.
Аня устало прижалась. Я горько её обнял.
— Ступай домой. А как будет возможность к ней попасть, я сразу же позвоню.
С горем пополам отправил девочку домой с няней. И понял: я не смогу сказать ей, что её мать умерла. Просто язык не поворачивался произнести эти слова.
Был готов положить любую женщину и сказать, что Оля впала в глубокую кому. Со временем боль бы утихла, и когда уже мы все привыкли жить без неё, она плавно бы ушла в другой мир.
Когда девочка исчезла в конце коридора, опять вернулся в палату. Взяв руку, ощутил, что она уже безжизненно холодна, и отчаяние ледяной жидкостью разлилось по венам. Не мог поверить, что это всё! Как так? В один миг жизнь могла прекратиться? Смотрел на бледное лицо, прижимался губами, но это была уже не любимая, а бездыханное чужое тело.
Не выходил из больницы с того момента, как сам пришёл в себя, но Ольга так и не очнулась перед смертью. И хоть последний наш с ней разговор был вполне нормальный, без скандалов, истерик и оскорблений, чувство горечи и недосказанности разъедало меня. Я не сказал «прости» за то, что был невнимателен и постоянно занят. Что не ценил её, когда она была идеальна во всём, и вообще, воспринимал её существование, как должное. Лишь потихоньку радовался про себя, когда друзья мучились со своими неадекватными жёнами.
