Да, я ревновала его к маме. Я ревела под одеялом, когда он уходил к ней в комнату. Я топала ногами и сверкала глазами от злости, если он при мне целовал ее. Я никогда не была сколько-нибудь капризным ребенком. Но только если дело не касалось дяди Димы. Он должен был быть только моим. И я ни с кем не хотела им делиться.
Мама бесилась. А он смеялся и говорил, что я просто ребенок, которому нужен папа. Но он не знал, что папа мне был не нужен. Мне нужен был он. Мой рыцарь. Мой принц.
Ночью, лежа в постели, я мечтала, что меня украдет дракон, и дядя Дима бросится спасать меня из заточения. Он будет биться с чудовищем, победит, подарит самый настоящий, как в сказке «поцелуй любви» и увезет меня в свой замок на белом коне, посадив впереди себя. И будем мы жить поживать и добра наживать. И умрем в один день.
А потом я рассказывала ему о своих мечтах, а он смеялся, гладил меня по голове и говорил, что я обязательно дождусь своего принца. И он будет гораздо моложе и красивее. А он любит мою маму. И хочет прожить с ней всю жизнь. И, вообще, говорил он, ты можешь называть меня папой.
Но я упорно не меняла обращение. Он не мой папа. Он мой дядя Дима. Папы злые и бьют детей ремнем. У моего соседа Витьки, с которым я подружилась, когда давала ему кататься на велосипеде, именно такой. Папы бросают своих деток на произвол судьбы. Пьют и гоняют их по ночам, как нашу соседку, Бабу Варину внучку с маленькой Аннушкой. И я с жаром рассказывала дяде Диме про то, что он никак не может быть папой, ведь он добрый. Он смеялся. Он почти всегда улыбался и в его глазах сверкали зеленые искорки.
В то лето мы почти каждую неделю ездили на пару часов к реке, купаться. Плавать я тоже не умела, и пока мама загорала, подставляя тощее тело солнцу, мы плескались в воде, и дядя Дима учил меня не бояться глубины. Учил доверять воде, быть уверенной в своих силах и не сдаваться. К августу я уже довольно сносно плавала, и мы даже играли в догонялки, пугая лягушек и хохоча на всю округу. А зимой поставил меня на лыжи и коньки.
Именно он научил меня радоваться жизни, любить и мечтать.
Это был самый счастливый год в моей жизни. Потому что не успела я закончить пятый класс, как они с мамой расстались. Я помню, как проводила его на работу, не зная, что он уходит насовсем. И какая у меня случилась истерика, когда он не пришел вечером. Мой мир рухнул. Я ничего не хотела, ела, если бабушка сажала меня за стол. Ходила в школу и просиживала там бесконечно длинные часы, не видя, не слыша и не понимая ничего, что происходило вокруг.
Я приходила в себя несколько месяцев. Хорошо, что наступили летние каникулы, иначе я бы бросила учиться. Но потихоньку, жизнь входила в свою колею. Обычная, серая, простая жизнь, из которой в одно мгновение ушли все краски.
Мама снова куда-то пропала. Но мне уже было все равно. Она перестала быть мне нужной.
А сегодня… я снова посмотрела на синюю и мокрую себя в зеркало, сегодня я нашла его. И потеряла. Снова.
Но раз я смогла тогда, значит выдержу и сейчас. Я через силу стащила с себя мокрый жакет, туфли, блузку… меня затошнило от отвращения. Я больше никогда не смогу надеть эти вещи. Все так же медленно принесла мусорный пакет и сложила мокрые и грязные тряпки туда. Я бы даже кожу с себя содрала и выбросила. И сердце. Вырвала и положила в черный пластик…
Потому что оно вдруг встало на Его защиту. Он просто тебя не узнал, шептало оно все громче. Он просто не подумал, что это можешь быть ты. Он просто… оно находило тысячи оправданий. Миллионы… миллиарды… Звезд во вселенной было меньше, чем объяснений у моего сердца.
Резкий звонок телефона вернул меня в реальность. Звонила бабушка. Она переживала, что я молчу так долго. И она не должна ничего узнать. Это убьет ее. И я натянула на лицо резиновую улыбку.
— Привет, ба! — Не знаю, как у меня получалось говорить так, как будто бы все хорошо, — ты как?! Нет, что ты! Все отлично, я просто немного устала с непривычки.
Мы поговорили еще немного. Кажется, бабушка что-то заподозрила. Но я все валила на усталость после первого рабочего дня. А сама стояла все там же в коридоре, обнаженная, и смотрела в зеркало на тощую и некрасивую себя, на шею и грудь, покрытые синяками от его злых поцелуев.
Глава 6
После разговора с бабушкой, я так и не отошла от зеркала. Не могла. Я смотрела на себя и ужасалась, насколько я непривлекательна для мужчин. И снова моя мама права, я уродина, которая обречена на одиночество. Вот если бы я была такой же красивой, как мама, то он не поступил бы так со мной. Он бы не прогнал меня. И мы были бы вместе. А я… мелкая, худая, белобрысая и страшная. Если бы я не красила волосы, брови и ресницы, то их просто не было бы видно. Уродина. А сейчас еще и синяя к том же. И трясусь вся… заболею ведь… а завтра на работу.
И тут я споткнулась об эту мысль, как об камушек на дороге. Я что собираюсь пойти туда снова?! После такого?! И поняла. Собираюсь. Пойду как миленькая. Полечу… поползу… потому что… Господи, какая же я дура!
В душе я долго стояла под горячими потоками воды. Согревалась. Мне нельзя болеть. Нельзя. Мне завтра надо на работу. Мне завтра надо к нему…
Душ отогрел меня снаружи, я перестала трястись и даже смогла заставить себя открыть холодильник и разогреть остатки макарон.
Но внутри все так же жила черная дыра. Огромная и ненасытная. И от одного запаха еды меня затошнило. Не хочу. Я бросила вилку и ушла из кухни. Даже не убрала тарелку со стола. Не помыла посуду.
Домашние дела давно перестали быть для меня трудными, все же я научилась всему слишком рано. Я даже не помнила время, когда не умела мыть полы или варить те же макароны. Я впервые жила одна в этой квартирке, которую по доброте душевной, мне за бесплатно сдала какая-то бабушкина знакомая. Сказала, чтобы я платила только квартплату. Иначе я бы не приехала сюда. Не потянула бы. И не встретила бы его. И ничего бы не случилось. И даже не знаю, что было бы лучше.
Уснуть я тоже так и не смогла. Я лежала, тупо пялилась в потолок. Черная дыра вяло пожирала даже отблески каких-то чувств, желаний, мыслей. И ночь продолжалась бесконечно. Все события вечера затянуло пеленой, словно это было тысячу лет назад.
Когда зазвенел будильник, встала, собралась, тщательно накрасилась, пряча темно-синие круги под глазами. Вчерашняя прогулка под ледяным дождем прошла абсолютно бесследно, и это при том, что обычно я заболеваю даже от сквозняка. Кажется, моя личная обжора поглотила даже простуду. Завтракать я снова не стала, даже не зашла на кухню. От мыслей о чашке кофе тошнило.
На работу я пришла вовремя. Серпентарий все еще был пуст, змеи еще не приехали. Как же обманчива эта красота.
— Доброе утро, Дашенька, — Виктория Семеновна пришла самой первой. И приторно сладко улыбнувшись, спросила, — как спалось? Ты какая-то бледная. Надо маскировать недостатки макияжем, девочка. Здесь все должны выглядеть идеально. Посмотри в интернете уроки по мейкапу, что ли…
Если она думала меня унизить, обидеть… это было глупо. Я даже не заметила, ее уколы для мне сейчас, как слону дробина.
— Доброе утро, Виктория Семеновна, спасибо за заботу, — сухо ответила я, и растянула губы в подобии улыбки.
Как и вчера я встречала всех сотрудников. Но если вчера они настороженно улыбались, еще не зная, что я за птица, то сегодня сегодня улыбки были неискренние, лживые. Они здоровались так, словно каждый из них знал, чем закончился для меня вчерашний вечер.
— Привет, — самой последней, задыхаясь от быстрого бега, вошла невысокая девушка. Она выбивалась из коллектива так же, как и я, — меня Марина зовут, я из бухгалтерии. А ты Даша?
— Привет, — дежурная улыбка приросла к моему лицу, мышцы почти привычно заняли свое положение.
— У тебя точно все хорошо? — нахмурила она брови, — а то мне кажется, ты чем то очень сильно расстроена.
— Все хорошо, спасибо, — снова ответила я.
