— Почему ты ушел?
Он колеблется всего долю секунды.
— Мне это наскучило.
Хм. Я думаю, что этот хороший мальчик Себастьян просто солгал мне.
Эта сильная тяга водки начинает оказывать на меня влияние. Я чувствую, как приятное тепло разливается по моей груди. Мое настроение немного улучшается.
— Ты хочешь выпить? — я спрашиваю Себастьяна почти дружелюбным тоном.
Мы направляемся на кухню, где у Гриши разложен настоящий рог изобилия алкоголя: ликер, тоник, пиво всех сортов и ужасающе выглядящий пунш, который я не стала бы пить даже ради спасения своей жизни.
— Что тебе нравится? — я спрашиваю.
— Ты когда-нибудь пила текилу? — Себастьян спрашивает меня.
Я морщу нос.
— Это похоже на Тихуану3?
Себастьян только посмеивается.
— Это не так уж плохо, — говорит он. — Ты просто должна пить ее правильно.
Он хватает меня за руку, его большие, теплые пальцы смыкаются вокруг моих. Это самонадеянно, но я позволяю это из любопытства. Он тянет меня к столешнице, где я вижу несколько бутылок Патрон.
Себастьян наливает каждому из нас по рюмке. Я подхожу, чтобы поднять ее, и он говорит:
— Подожди.
Он берет мою руку и переворачивает ее, обнажая мое запястье. Затем он прикасается губами к нежной плоти, где под кожей проступают голубые вены. Он целует меня там. Это всего лишь краткий поцелуй, но я чувствую полноту его губ и удивительный жар его рта. От этого у меня по всей руке пробегает дрожь. Он смотрит на меня темными и глубокими глазами из-под густых бровей.
— Теперь соль, — говорит он.
Он берет солонку и посыпает мне на запястье соль. Она прилипает к месту, которого касались его губы.
— Вот так, — говорит Себастьян.
Он слизывает соль с моего запястья. Его язык шершавый и горячий. Он выпивает одним глотком, затем откусывает дольку лайма. Затем он с размаху ставит свою рюмку.
— Попробуй так, — говорит он мне.
Мы стоим очень близко друг к другу на кухне. Его метод нелеп. Но я не могу отрицать, что мое сердце колотится, и я чувствую странное побуждение сделать именно так, как он сказал. В его движениях есть своего рода элегантность, я хочу посмотреть, смогу ли я ей подражать.
Я беру его за руку, которая почти вдвое больше моей. У него возмутительно длинные пальцы. Бьюсь об заклад, он мог бы сыграть на пианино две октавы.
Я переворачиваю его руку и вижу гладкое запястье, худое и коричневое, с тянущимися вверх по предплечью сухожилиями. Я подношу его запястье к своему рту и прижимаюсь губами к его коже. Я посыпаю влажный участок солью. Затем, глядя Себастьяну прямо в глаза, я провожу языком по его руке. Я чувствую, как дрожит его плоть, и я вижу, как подергивается его челюсть. Я ощущаю привкус соли.
Я выпиваю, дополняя лаймом. Вкус все еще ужасный, хотя, в общем, не такой плохой, как обычно.
Интересно, почувствовала бы я вкус текилы на его губах, если бы поцеловала Себастьяна?
Конечно, я не собираюсь его целовать.
Но я замечаю, что мой взгляд задерживается на его губах, полных и прекрасной формы. Я никогда не видела человека с таким лицом. Своими густыми темными кудрями вокруг лица он напоминает мне святого с картины маслом.
Он так не похож на boyeviks, которых я обычно вижу. Сначала это вызвало у меня презрение. Но теперь я нахожу себя… заинтригованной.
— Хочешь потанцевать? — Себастьян спрашивает меня.
В гостиной полно людей, которые трутся друг о друга. Дом Гриши состоит из пяти этажей. Дом в ужасном состоянии, потому что он постоянно устраивает вечеринки и постоянно выводит из себя своих домработниц, так что они увольняются, и ему приходится нанимать другую.
Я знаю всех друзей Гриши. Я не хочу танцевать с Себастьяном под их бдительными взглядами.
Если бы мы поднялись наверх, то обнаружили бы, что люди трахаются во всех доступных комнатах или играют в блэк-джек на уровне выше. На крыше Гриша установил сауну, достаточно большую, чтобы вместить восьмерых, и большую гидромассажную ванну рядом с ней. Он не пускает девушек в горячую ванну, если они не топлесс.
Ничто из этого не звучит привлекательно для меня. Вместо этого я говорю: — Пошли, — и тащу Себастьяна в направлении подвала.
Подвал не достроен, поэтому мало кто хочет туда спускаться. С потолка свисают голые лампочки. Пол цементный. Здесь намного прохладнее, чем наверху. Пахнет сыростью, а потолок над головой тревожно стучит, как будто он может рухнуть под весом всего, что находится наверху.
Себастьяну приходится пригнуть голову, чтобы спуститься по лестнице.
Я нахожу выключатель света, окруженный голым металлом без какой-либо подходящей крышки, и поднимаю его. Лампочки потрескивают, отбрасывая свет раскачивающимися кругами.
— Ты играешь в бильярд? — я небрежно спрашиваю Себастьяна.
— Иногда, — говорит он.
Я снимаю со стены два кия, передавая более длинную Себастьяну. Я беру свою любимую.
— Как насчет дружеского пари? — я спрашиваю его.
— Конечно, — говорит Себастьян. — Сколько стоит дружелюбие?
— Как насчет сотни для начала?
Он издает низкий свист.
— Дай мне посмотреть, сколько у меня есть.
Он достает бумажник, который выглядит довольно толстым. Он вытаскивает стодолларовую купюру, не показывая остальной налички. Если бы Гриша доставал, он бы обязательно показал мне, сколько именно у него есть.
Себастьян кладет банкноту на полированную деревянную перекладину бильярдного стола.
— А как насчет тебя? — поддразнивает он. — Откуда мне знать, что у тебя есть деньги?
— Ты не увидишь моих денег, — сообщаю я ему. — Ни сейчас, ни после.
Себастьян смеется.
— Мне нравится уверенность, — говорит он.
Он собирает шары, и я занимаю позицию для брейка. Я аккуратно разбиваю, посылая шарики рикошетом во все стороны по гладкому зеленому фетру. Я выстраиваю свой кий на 9, чтоб ударить 11 шар. Я чувствую взгляд Себастьяна на своем теле, когда наклоняюсь над столом. Мне приходится долго наклоняться из-за моих каблуков. Я чувствую, как задирается моя юбка.
Я ловко бью, сильно посылая его в 11, чуть левее центра. 11 срезается вправо, закручивается прямо в боковую лузу, приземляясь с приятным стуком. Не останавливаясь, я выбиваю также 13 и 14.
— Ох-ох, — тихо говорит Себастьян. — Я думаю, у меня проблемы.
Я на дюйм промахиваюсь со своим следующим ударом. Себастьян осматривает стол. Быстро и плавно он выбивает 2 и 4. Его большие руки устойчивы, когда он разводит пальцы по фетру, стабилизируя свой кий. Ему достаточно бросить взгляд на мяч, чтобы рассчитать угол.
Он невероятно точен и невероятно уверен в себе. Он также выбивает 1 и 5, прежде чем потерять 3.
Я не осознавала, что затаила дыхание. Я знаю, что если я пропущу еще хоть один удар, у меня, вероятно, не будет другого шанса.
Нахмурившись, я подхожу к столу, как к полю битвы. Я представляю, куда приземлится шар после каждого удара, чтобы убедиться, что я не попаду впросак. Как только я уверена в своей стратегии, я выбиваю 10, 12 и 15 в быстрой последовательности.
Теперь остался только 8. Он прижат к 3 Себастьяна. Они оба довольно близки к левой угловой лузе. Я боюсь, что столкну их вместе, если не буду осторожна.
Я осторожно прицеливаюсь. Я разделяю шары, загоняя 8 в лузу и отталкивая 3 в сторону. Шар откатывается слишком далеко, дрожа на краю. Если она тоже упадет, я проиграю игру. Но она остается на месте.
Я беру стодолларовую купюру Себастьяна и засовываю ее в свой лифчик.
— Я выиграла, — говорю я.
— Я думаю, что меня только что обманули, — говорит Себастьян.
— Это было бы не в первый раз, — говорю я.
Мужчины всегда переоценивают свои навыки. И недооценивают мои.
— Может, нам еще разок? — Себастьян говорит.
— Удваиваем или нет?
— Я не уверен, что у тебя есть деньги, — говорит Себастьян с дерзкой улыбкой. — Кроме той, что ты забрала у меня. Как насчет… за каждый шар, который я выбиваю, ты снимаешь часть одежды. И я делаю тоже самое.
