Вы следили за мной?
— Увижу большое скопление кошек, там тебя и оставлю.
— Я поняла! — пришлось слегка отклониться от лица Олеговны, чтобы она своим острым носом не проткнула мне щеку. — Вы это специально всё подстроили. Узнали, где я. Поняли, что я нахожусь в уязвимом положении, а теперь спрячете меня в каком-нибудь подвале, чтобы замести следы преступления вашего сына. Я вас насквозь вижу, Михаил Захарович. Только череп Кондратия я всё равно найду!
— Усади свою задницу и не лезь мне в лицо, когда я за рулём, — на светофоре пришлось вдавить ее в спинку кресла и пристегнуть ремнем безопасности. Очень не хватало кляпа и смирительной рубашки, чтобы она перестала лапать салон моей машины и мое лицо, которое в темноте салона, она не могла разглядеть. — По месту прописки проживаешь?
— Да. Только я всё равно не скажу вам, где я прописана, — гордо отвернулась она к окну.
— Придется применить свои экстрасенсорные способности, — бросил я и, вынув из внутреннего кармана ее паспорт, нашёл страницу с пропиской, теперь точно зная, куда везти это пьяное чучело.
Хотя, сегодня она мало смахивала на то чучело, которое я привык видеть в ее обличии в школе. Каким-то чудом она смогла сменить стремные клетчатые и бабкины блузки на вполне себе сексуальное платье, по которому можно было понять, что у нее не только талия имеется, но и сиськи какие-никакие.
Но, вполне может быть, что картинка эта к полуночи превратиться в тыкву. Хотя бы потому, что, учитывая, сколько бухла она в себя впитала, уже совсем скоро ее вывернет наизнанку.
— А какую книгу вы читали последней, Михаил Захарович? — вдруг задала вопрос Олеговна, умудряясь смотреть на меня максимально надменно над оправой перекошенных очков.
— Хочешь убедиться, что я дурак, или наоборот?
— Просто любопытно. Я вот, например, очень много читаю.
— То-то я вижу ты сегодня дохрена начитанная.
— Как писал Эрнест Хемингуэй: место избавления от печали — бар, а не литература.
— Ну, тогда эту книга я знаю наизусть, — дернул я бровью и боковым зрением уловил, что училка начала как-то странно себя вести, ерзая задницей по сиденью. — Что с тобой? У глистов переселение?
— Я писать хочу, — хныкнула она, сведя колени вместе. — Очень сильно. Я пока пела, очень сильно терпела.
— Весь бар во время твоего пения очень сильно терпел. Терпи до дома.
— Я не дотерплю. Остановитесь! — потребовала Олеговна, дернув ручку двери.
— Ты на проезжей части сядешь? Твою мать! — рыкнул я недовольно, понимая, что если не высажу ее как можно скорее в какой-нибудь сугроб, то она обоссыт мне сиденье. — Терпи минуту, сейчас на старую стройку свернем. Там присядешь.
— Минута — это очень долго. Вы не могли бы быстрее? Уже сил нет терпеть.
— Сожми все губы, какие есть, терпи и не говори мне под руку, когда я нарушаю ПДД. Всё, вытряхивайся.
Припарковавшись за домом, строительство которого остановили еще года три назад, я разблокировал все замки в машине и взглядом проследил за тем, чтобы училка не разбила свою башку ни об какой камень или выпавший кирпич.
Пометавший по территории у дома, Олеговна, наконец, нашла сугроб, достойный того, чтобы его обоссали, а затем стала задирать пальто, платье и копошиться под ними дольше, чем мы сюда ехали.
Закатил глаза и отвернулся от дамочки, когда она в реверансе приседала задницей на сугроб.
Примерно через минуту Олеговна вернулась в машину и с самым ученым видом вгляделась в мое лицо через толщу линз.
— Правильно ты села. Правильно, — произнес я, поняв, что она пытается разглядеть в моем лице. — А теперь пристегнись.
— А я не умею, — попыталась она не глядя нащупать ремень безопасности. — Не получается.
— Как ты только до тридцати дожила-то? Из школы сегодня первый раз, что ли, вышла, после того, как в первый класс пошла? — пристегнул я ее.
— Мне двадцать пять, — заявила Олеговна гордо. — И я не живу в школе. У меня своя квартира есть, вообще-то.
— Так вот куда уходят все деньги, что я сдавал на шторки!
— Это миф и клевета, — уперся мне в щеку указательный палец с острым ногтем. — И на шторки я ни разу не собирала с родителей. И я петь хочу. Включите музыку.
— Шальная императрица, дома всё сделаешь. И палец свой убери, пока глаз мне не проткнула, — обхватив тонкое запястье ее почти невесомой руки, положил ее ладонь ей же на колено. Случайно задел ткань платья, отчего разрез обнажил ногу и оторочку чулка. — Ты в курсе, что не по погоде одета? На улице под тридцать, а ты в чулках и пальто весеннем.
— Осеннем, вообще-то, — деловито заявила Олеговна и вернула себе почти приличный вид, спрятав чулок под тканью пальто.
— Выходи, — остановился я у дома, в котором она была прописана.
— Как вы узнали, где я живу? — удивилась учительница.
— На черепе твоего Кондратия погадал. Иди, — отстегнул ей ремень безопасности и открыл дверь. — Сама-то дойдешь?
— Если вы не заметили, то я дееспособная.
Слова-то какие!
Взглядом проследил за тем, как она, гордо скользя по тротуару, подошла к подъездной двери. Уронила связку ключей — раз, другой, третий, шестой… а затем встала на колени и начала рыться в снегу, похоже, окончательно потеряв ключи.
Внутренне сопротивляясь тому, что делаю, я вышел из машины, стянул с себя куртку и накинул ее на уже продрогшую Олеговну, которая сначала отпрянула от меня, а затем признала.
Нашёл ключи, которая она каким-то образом умудрилась подбросить до клумбы, и открыл подъездную дверь.
— Дальше справишься? — протянул ей ключи, мимо которых промахнулась ее рука, а затем, когда я ей вложил связку ключей в ладонь, мимо ступенек промахнулась уже ее нога. Едва успел поймать Олеговну за локоть и дернуть на себя за секунду до того, как ее лицо встретилось с бетоном. — Этаж какой? — выдохнул вопрос ей в лицо.
— Не скажу, — гордо и тупо. Очень тупо.
— Тогда будем гулять по ступенькам, пока не протрезвеешь.
— Прогулки полезны, — с каким-то неадекватным задором взвизгнула Олеговна и стартанула по ступенькам вверх. В этот раз она смачно упала на колени, порвав чулки. Из ранок почти мгновенно начала сочиться кровь.
— Чё ж ты такая рукожопая-то, а? — задался я вопросом и в этот раз подхватил ее на руки. — Этаж? Последний раз спрашиваю.
— Шестой, — дула она мне в лицо вместо того, чтобы дуть хотя бы в сторону своих коленей.
— Тогда какого хрена ты не к лифту пошла, а по ступенькам?
— А лифт тут не работает.
— Только попробуй мне потом хоть что-нибудь предъявить по своему Кондратию, — стал
