равно ничего не изменит. Джонатан не вернется к ней. Папа не стал бы прежним респектабельным человеком. Мама ушла навсегда. Ее жизнь полностью разрушилась, и ничто не могло вернуть ее на круги своя. Она оплакивала потерю и внезапно осознала боль и отчаяние от того, что никогда не освободится от чувства вины.
У нее не было бы даже этого — морского уюта. От этого было труднее всего отказаться. Она дала волю слезам и попыталась запомнить каждое мгновение. Запах соли и морских водорослей, дуновение ветерка, охлаждающего слезы на ее щеках, звуки пенящейся воды и хлопанье ее платья, различные оттенки синего.
Ты слышишь меня, Джонатан? Мы уезжаем… скоро, и я больше не смогу сюда приходить. Мне так жаль…
— Это не обязательно, Марианна.
Марианна резко повернула голову, а затем быстро опустила взгляд, вытирая слезы костяшками пальцев.
— Мистер Рурк! Вы напугали меня, сэр, — она отвернулась, чтобы он не мог видеть ее лица. Зачем он пришел сюда? Неужели увидел ее и последовал за ней?
— Я прошу прощения за то, что напугал Вас, но не за свои слова.
Марианна не ответила и не приняла его извинения. Она просто продолжала смотреть на море. Ветер и волны бились о скалы внизу, как они делали это целую вечность. Джонатан?
— Я видел, что судебный пристав нанес вам визит, и знаю, зачем он сюда приходил.
Конечно, он знал причину. Вся деревня, вероятно, уже знала об этом. Какие-либо слова благодарности по-прежнему отказывались слетать с ее губ. Да и вообще, что она могла сказать? Застыв на месте, девушка продолжала делать то, что делала до того, как он вышел сюда, чтобы противостоять ей. Она молча
стояла лицом к ветру и пенящемуся прибою.
— Боже мой, Марианна. Тюрьма! Вам придется жить в грязной тюрьме! Грязная, оскверненная, кишащая паразитами тюрьма, за много миль от Вашего дома и от того, что Вы знали всю свою жизнь!
Я знаю.
Она едва заметно кивнула, все еще не в силах взглянуть на него.
— Вы последовали за мной сюда только для того, чтобы сказать это мне в лицо?
Она говорила, обращаясь к морю, и подумала, что с его стороны было очень жестоко высказывать это вслух, хотя именно она отвергла его, и он, вероятно, все еще злился.
— Нет. Не по этому, — сказал он более мягко.
— Тогда почему Вы здесь, мистер Рурк?
— Чтобы напомнить, что в Ваших силах остановить это безумие, Марианна. Вы можете остановить это. Вы знаете, что нужно сделать. Вопрос в том, сделаете ли? Вы сделаете? — Его голос пробивался сквозь океанский бриз.
О, Боже! Правильно ли она его расслышала? Он все еще хотел ее? Даже после того, как она отказала ему? Такой гордый мужчина, как он, готовый сделать предложение снова, несмотря на ее безвыходное положение? Невероятно. Она все еще оставалась неподвижной, боясь посмотреть на мужчину.
— Посмотрите на меня, милая Марианна. Покажите свое прекрасное лицо.
Она начала тяжело дышать. Теплый прилив проник внутрь и начал покалывать ее тело. Он подошел ближе и теперь стоял прямо у нее за спиной. Так близко, что она чувствовала пряный запах его одеколона.
— Сделайте это. Повернитесь и посмотрите на меня снизу вверх. Вы этого хотите, Марианна. Я знаю, что хотите, — прошептал он так близко, что его дыхание коснулось ее шеи.
Он был прав. Она действительно этого хотела. Повернувшись к нему лицом, она почувствовала, как между ног разливается тепло. Увидела, как он вдохнул, словно пытаясь уловить ее запах. На его губах появилась легкая улыбка, а глаза загорелись.
— Вы плакали. — Он достал носовой платок и осторожно вытер каждую ее шеку. — Мне не нравится, что Вы плачете. И думаю, что знаю причину.
Он наклонился ближе. — Позвольте мне позаботиться о Вас. И о Вашем отце. Вы ни в чем не будете нуждаться. — Он наклонил голову, вглядываясь в нее. — Выходите за меня замуж.
Указывать ей, что делать, казалось, не составляло для него проблемы. Он улыбнулся и медленно кивнул, желая, чтобы она приняла его. Он смело предлагал ей согласиться, но делал это таким образом, что ей хотелось этого. Господи, он был прекрасен! Прядь блестящих черных волос соскользнула ему на лоб, и у нее возникло желание протянуть руку и пригладить ее назад. На что были бы похожи его волосы на ощупь?
Мистер Рурк, без сомнения, заманил ее в ловушку, и он был очень искусен в соблазнении. Марианна смирилась с тем, что сопротивляться ему было бесполезно с ее стороны. Ее желание было слишком сильным зверем, чтобы его можно было победить. Она почувствовала огромное облегчение, уступив ему. Его мелодичный голос, словно прохладный шелк, скользящий по теплой коже, точно сказал ей, что она хочет сделать.
И если бы она была честна с собой, то могла бы признать, что ей было очень комфортно принимать его доминирование. Успокаивающе. Приносящее облегчение.
О, да. Чувства, которым она никогда не позволяла себе предаваться. В этом смысле он был бы хорош для нее. И что еще более важно, брак с Дариусом Рурком позволил бы ей спасти папу. Этот брак обеспечил бы способ, хотя и полностью, а только частично искупить то, что она сделала.
Решив принять его предложение, пока не передумала, она выпрямилась. Дрожь и хриплый вздох вырвались у нее при мысли о том, что она принадлежит ему. То, как он смотрел на нее. Представляя, что бы он с ней сделал! Она определенно была мышью, попавшей в лапы неукротимой, хитрой кошки. И когда придет время кошке съесть мышь, Марианна молилась, чтобы она не пожалела о своем выборе.
— Мистер Рурк, я… я согласна. Я выйду за Вас замуж.
— Правда? — При ее ответе в его глазах зажглись сверкающие искорки, побуждая ее говорить более решительно.
— Да.
Марианна никогда не забудет выражение его лица, когда она дала ему свое согласие. Дариус Рурк выглядел очень… довольным, что, опять же, озадачило ее, почему он находил ее такой привлекательной. Она молилась, чтобы он не пожалел об этом решении больше, чем она сама.
***
Вот она, моя хорошая девочка. Ты хочешь этого. Я был прав насчет тебя.
Он взял ее за руку и протянул вперед. Его губы поцеловали прохладную кожу ее руки, в то время как его большой палец ласкал ее изящные пальчики. Сущность ее плоти, находящейся так близко, угрожала подавить его чувства. Дариус позволил желанию овладеть собой — внизу живота все сжалось, по мере того как кровь превращала его в железо. Боже, это было
