Услышав приближающийся гул голосов, Витя поплотнее закутался в одеяло. Все равно не хрен тут принцессу из себя строить!
Обычно во время Анниных обходов Сотников уходил во двор или прятался на черной лестнице – боялся не совладать с собой, да и организм, ослабленный болезнью, плохо переносил припадки лютой, черной ненависти, которая поднималась со дна Витиной души от взгляда ясных глаз этой девчонки. Но сегодня торчать на холодном подоконнике не было сил, и Сотников притворился крепко спящим, в надежде, что Агриппина предупредит сучку: он – тяжелый больной, и не надо его тревожить.
Но на плечо легла легкая рука, и даже сквозь одеяло Витя понял, что рука эта принадлежит Анне Валентиновне.
– Мальчик… мальчик… – рука нерешительно пошевелилась, – проснитесь, пожалуйста.
– Витя! – Не проснуться от баса заведующей мог только мертвый, притворяться дальше было глупо и бесполезно.
Он сел. От резкого движения закружилась голова, пришлось схватиться за спинку кровати.
– Ну что еще?
– Простите, что разбудила… – Кинув на его всклокоченную голову короткий взгляд, девчонка уставилась в блокнот, который держала наготове. – Скажите, пожалуйста, что вам нужно.
– Ничего. – Свободной рукой он пригладил вихры и сообразил, что сидит в старой застиранной майке, выставив на всеобщее обозрение ужасающе худой торс.
– Может быть, книжку? – не отставала Анна.
– Курева и пива, – буркнул Витя.
– Это Агриппина Максимовна не разрешит. Прошу вас, подумайте. Из еды чего-нибудь особенного? Когда болеешь, бывают всякие желания. Например, когда у меня был аппендицит, дико хотелось суши, хоть я их вообще не люблю.
Суши ей хотелось!!!
– Да пошла ты на х…! – загремел Витя во всю невеликую мощь своих разрушенных легких. – Засунь свои заботы себе в одно место! Задолбала ты уже! Сучка дешевая!
Агриппина Максимовна и пожилые сестры, составлявшие свиту девчонки, смотрели на него растерянно. Он был, конечно, трудным подростком, маргиналом, но в отделении всегда вел себя тихо. Даже родители новеньких детей, узнав, что их чадо будет лечиться в одной палате с юным бомжем, недельку поскандалив, успокаивались, ибо Витя большей частью молча лежал в кровати или курил за пределами отделения. С соседями он почти не общался. И вдруг такой взрыв!
Странно, но, почти осуществив свою мечту, Сотников не чувствовал ничего, кроме неловкости. Даже покрасневшая физиономия девчонки и слезы на ее глазах не порадовали.
И вдруг Анна осторожно коснулась его руки.
– Простите меня, – сказала она тихо.
Витя тупо смотрел на нее, не понимая.
– Никто ничего не слышал, ясно? – продолжала она, обращаясь к свите. Теперь девчонка говорила стальным голосом, совсем не подходящим для доброго ангела. – Забыли! Ничего не было, и я хочу, чтобы об этом никто не заговаривал ни со мной, ни с ним. Все. Идем дальше.
Вите было очень плохо от стыда. Разве Анна виновата, что родилась богатой и счастливой? Просто ему было невыносимо больно от света ее доброты, и он решил: этот свет потухнет, если он закидает его грязью.
Он встал, оделся и пошел курить. Сигареты, подаренные заведующей, следовало экономить, она быстро поймет, что ее заначки вовсе не помогают ему бросить.
Витя курил два года, с четырнадцати лет, начал еще в домашний период своей жизни. И не только из желания скорее повзрослеть и заработать авторитет в компании – он и без того был достаточно уважаем. Нет, курить его толкала какая-то странная тяга к саморазрушению: чем больше он думал, что сигарета причиняет ему вред, тем больше хотелось курить. Сейчас он был один, без друзей, прекрасно знал, что табак неумолимо приближает его конец, почти каждая затяжка вызывала приступ мучительного кашля, после курения кружилась голова и тошнило, но Витя курил больше, чем раньше. Мысль, что он убивает себя, доставляла странное, болезненное удовлетворение.
Сотников решил наведаться в ординаторскую. Рабочий день кончился, доктора наверняка разошлись по домам, и, если заведующая забыла вытряхнуть пепельницу, он сможет без особых помех разжиться окурками.
Дверь была открыта, и Витя, бесшумно подкравшись, замер на пороге. Ординаторская была перегорожена шкафом, так что, стоя в дверях, нельзя было понять, пусто ли там. Нет, не пусто, за шкафом кто-то рыдал.
– Неужели он умрет? – Витя узнал голос Анны и сразу понял, что говорят о нем.
– Деточка, трудно сказать. Процесс запущенный, а химия его почти не берет. Думали на операцию готовить, но слишком большое поражение, хирурги опасаются. Да я и сама боюсь, операция иногда вызывает бурную активацию, вплоть до менингита.
– Но что-нибудь ведь можно сделать? Агриппина Максимовна! Пожалуйста! – Анна всхлипнула и громко высморкалась. Потом длинно, прерывисто вздохнула.
– Все-все, деточка, успокойся. Хочешь еще водички?
– Нет… Вы обещаете? Обещаете? Может быть, вы думаете, что раз он бомж, то и лечить его не надо?
– Окстись, Анечка! Если бы я так думала, не смогла бы шестьдесят лет в туберкулезе отработать. За свои шестнадцать лет накуролесил он, конечно, изрядно…
– Но он же еще ребенок и ни в чем не виноват! – жестко перебила Анна.
«А сама ты кто?» – подумал Витя мрачно и тихо отошел.
Подслушанный разговор не открыл ему ничего нового, он давно знал, что тяжело болен и скоро умрет. Витя знал это еще до того, как попал в больницу. Начитанный мальчик, он без труда поставил себе диагноз «туберкулез», когда ощутил симптомы, ярко описанные в классической литературе. Ужас и острый страх смерти он испытал всего один раз, когда вдруг вместо привычного кровохарканья горлом сильно пошла кровь. Тогда он понял, что жить осталось недолго, и горько плакал, но быстро смирился с неизбежным.
Витя не ходил к врачам, но однажды упал прямо на улице, и нашелся человек, вызвавший ему «скорую». Так, против воли, он оказался в этой больнице. Сбежать не хватало решимости, Витя понимал, что первая же ночь под открытым небом окажется для него последней.
С передышками Сотников поднялся на последний этаж и устроился на широком подоконнике. Из окна виднелся больничный парк, солнце садилось, и голые деревья отбрасывали на снег длинные тени. По узким дорожкам последние посетители торопились к воротам, за деревьями тихо проехала машина «скорой помощи», но, выезжая из ворот, врубила сирену с маячками и рванула, выбросив из-под колес фонтан снеговой жижи.
А он никогда больше не окажется за этими воротами. Интересно, увидит ли он, как тает снег, или не успеет?
Витя закурил и попытался представить, как выглядит парк летом. Должно быть, здесь красиво и приятно гулять, деревьев много, даже в самый жаркий день можно найти тень.
