Родители Давыдовой сначала смеялись над «Надькиными ухажерами», а потом как-то привыкли и перестали обращать внимание. Дольше всех веселилась бабушка. Каждый раз, когда она приезжала в гости и обнаруживала в квартире Макса со Стасом, бабушка всплескивала руками и удивлялась:
– Опять дежурные! Ой, все те же, а я уж думала – новые!
И неизвестно, сколько бы все эти дежурства продолжались, ведь парни ни на минуту не оставляли Давыдову с кем-нибудь одним, если бы Макс не сломал ногу. Они, как всегда втроем, возвращались из кино. Провожали Давыдову домой. Буквально в трех метрах до Надиной парадной Макс вдруг поскользнулся и со всего маху рухнул на асфальт. От боли он слегка зарычал, правда, при этом все равно пытался пошутить, но Надя почему-то сразу поняла, что дело нешуточное. Она велела Стасу как можно бережней тащить Макса до скамейки, а сама побежала вызывать скорую помощь. Скорая ехать отказалась и велела обращаться в ближайший травматологический пункт. Пришлось просить папу. Папа, ругаясь на чем свет, отправился в гараж, и вскоре они уже грузили поскуливающего Макса в папин «москвич». В травматологическом пункте Максу сделали рентген, наложили гипс и прописали постельный режим. После этого дежурными стали Надя со Стасом. Они вместе дежурили около Макса со сломанной ногой. Однако после дежурства Стас шел провожать Давыдову домой, и дело кончилось тем, что, подходя к дверям ее квартиры, они начинали целоваться. Как-то само собой получалось. Ну, может, и не совсем само собой. Уж больно Давыдовой нравились белые волосы, голубые, почти синие глаза и загадочная молчаливость. Стас ей казался сказочным принцем, ведь он тоже, не меньше, чем Давыдова, был похож на иностранного артиста. Каждый раз, когда она видела его, идущего ей навстречу в распахнутой куртке и с развевающимися белоснежными волосами, у Давыдовой замирало сердце. Она сразу представляла его на белом коне, в серебристой кольчуге и с мечом в руках. Ах, как бы Стасу подошла серебристая кольчуга! И слов-то никаких и не надо вовсе. Суровые северные мужчины в серебристых кольчугах должны быть молчаливы и неприступны.
В результате к тому моменту, когда с ноги Макса сняли гипс, Надя со Стасом объявили ДРУГУ? что решили пожениться. Макс на них обиделся. На свадьбу не пришел и даже перевелся в другой институт. Наде никогда в голову не приходило, что Макс настолько серьезно к ней относится, уж больно он сам был несерьезным.
Надины родители, к ее большому удивлению, про ее выбор ничего такого навроде воротничка и Замухинска не сказали. Видать, в отличие от предыдущего раза они не смогли бы предъявить ей какую-нибудь печальную историю из собственного опыта. Посмотрели оба поверх очков, а потом мама заметила:
– Девушка обязательно должна побывать замужем.
– Баба с возу – кобыле легче! – резюмировал отец.
После свадьбы началась семейная жизнь, и Надя вдруг заметила, что очень сильно скучает по Максу. Его откровенно не хватало. Стас молчал. Надя говорила. Стас молчал. Смотрел на нее своими голубыми глазами и молчал. Потом начались занятия на военной кафедре и замечательные длинные белые волосы Стаса отстригли. Однако хуже от этого Стас не стал. Если раньше он был похож на викинга, то после стрижки стал напоминать американского морского пехотинца. Эти ребята тоже нравились Давыдовой, пожалуй, даже не меньше, чем герои в серебристых кольчугах. Американские морские пехотинцы обычно выбивали двери ногами и спасали разных иностранных артисток из безвыходных ситуаций. И опять же, делали они это без лишних слов. Чего говорить, когда все ясно – ломай дверь и спасай девушку. Тем не менее в нормальной жизни, когда не надо никого спасать и ломать двери, оказалось, что Давыдовой почему-то хотелось с этим возможным спасателем о чем-нибудь поговорить. Конечно, красиво, когда голубоглазый блондин тащит кого-то из огня, но одними фантазиями на эту тему сыт не будешь и на романтических грезах семью не построишь. В семье возникают различные бытовые проблемы, и могучий с виду герой, сталкиваясь с ними, вдруг превращается в беспомощного, невразумительного субъекта. Безусловно, Стас являлся украшением окружающей среды, но Давыдовой оказалось этого мало. Для украшения среды можно использовать вазы разные или картины какие-нибудь. Собаку красивую, в конце концов, завести. Но собака и то тебе всегда рада, а у Стаса никогда не поймешь, радуется он или в печали. В гости Стас ходить не любил, в театр тоже. Единственное, что ему нравилось, – так это музыка. Каждый вечер он включал магнитофон, надевал наушники, закуривал сигарету и наливал себе пива. Что есть человек, что нет его. Хотя, наверное, если б человека не было, то никто бы не вонял табаком и пивом. Давыдова никогда не думала, что этот запах такой противный. Ее просто тошнило от пепельниц, полных окурков, ей не нравились разбросанные по дому вещи, раздражали бутылки из-под пива, стройными рядами стоящие на подоконнике. Бутылки Стас не выбрасывал, собирая их, чтобы сдать в пункт приема стеклотары. Однако сам он их никогда не сдавал, ему было недосуг. Обычно это Давыдова не выдерживала, относила посуду в пункт приема, проводя в очереди практически полдня. Стас этого попросту не замечал, постепенно заполняя подоконник новыми бутылками.
И так день за днем. Стас молчал в наушниках, а Давыдовой все не нравилось. Говорить о чем-либо со Стасом было бесполезно. Он смотрел на Давыдову своими ясными голубыми глазами, и было совершенно непонятно, что происходит у него в голове. Может быть, там очередная музыка звучит. Какой-нибудь «Пинк Флойд» или «Куин». А может быть, он просто пытается сложить из осколков льда слово «Вечность».
После окончания института на работу Стас ходил не за деньгами, а по необходимости. Существовала уголовная статья за тунеядство. Стас приходил в свой проектный институт, отсиживал там от звонка до звонка и шел домой, чтобы погрузиться в свою музыкальную нирвану. Одежду ему покупали мама с папой, а зарплату свою он тратил на различные музыкальные прибамбасы и новые пластинки. Пластинки привозились из-за границы и стоили бешеных денег.
После института Надя Давыдова, конечно, ни на какой кафедре не осталась, хоть и получила красный диплом. Дело в том, что диплом она защищала уже на девятом месяце беременности. Ясное дело, такая аспирантка никому на фиг была не нужна. Поэтому распределили Давыдову в номерной институт, другими словами в «почтовый ящик». Распределение ей было по барабану. Она ждала Степку. С самого начала Давыдова была полностью уверена, что в ней зародился мальчик и зовут его Степка.
Когда Степка наконец появился, первым делом он пописал на папин магнитофон. Сразу, как из роддома принесли, одеяло развернули, чтобы посмотреть, что там такое Давыдова родила, вот тут Степан и пустил струю. Причем весьма прицельно, как-то наискосок, именно в магнитофон. Видимо, надоела ему эта музыка до чертиков еще в материнском животе. Описанный магнитофон, как ни странно, работать отказался. Даже несмотря на то, что свекровь радостно сообщила всем, что детские писи все равно что божья роса. Стас на сына всерьез обиделся и выкинул магнитофон на помойку. А потом пошел в магазин и на всю зарплату купил себе новый. Других денег в доме не было, и Надя Давыдова наконец поняла, что является матерью двоих детей. Так как Стаса переделать было уже невозможно, она стала растить себе помощника и защитника из Степана.
