– Значит, его жена и родственники тебя выгнали?
– Почему выгнали? Они за СВОИМ приехали, им все по закону принадлежало. А я, можно сказать, босиком к нему пришла, босиком и ушла. Ну, меня, понятное дело, в милицию потаскали. Все полагали, что я что-нибудь успела украсть. Деньги, золото искали, но у него ничего не было. А я как въехала к нему без чемоданов, так и уехала. Честно-то сказать, Наталья потом с дачи мою шубу и другие мои носильные вещи увезла, но так мы ничего другого из его имущества не взяли. А они, родственники, до кровавой драки сцепились, только мне-то уже было без разницы.
Игорь погладил ее по руке и спросил:
– А ты его любила? Илью Степановича?
– Как тебе сказать, – задумалась Нинка. – Там что-то другое было между нами, любовью не назовешь. Если сказать, что я его уважала, то получится очень мало. Про любовь все-таки говорить не очень приходилось, все-таки он мне в отцы, если не в деды годился, но и любила тоже. Мне очень повезло, что у меня был такой человек. Он больше давал, чем брал. И если бы не умер так неожиданно, многое бы у меня было по-другому.
– Я думаю, что у тебя все было бы по-другому. И мы бы наверняка не встретились.
– Да, – сказала она. – Мы бы не встретились. Илья Степанович составил мне совсем другую программу.
Она замолчала и через секунду почувствовала, что в чем-то ее воспоминания неприятны Игорю, но за это время они так сроднились, так стали близки друг другу, что пересказали друг другу свои жизни и Нинка поделилась с ним своей биографией так откровенно, так искренне, как не делилась ни с кем, даже с Натальей. Но она знала, что мужчины не любят, когда их подруги слишком много начинают рассказывать о своих минувших романах. Ревнивые все, тигры эдакие. После всего, что расскажешь, все равно надо намекнуть, что ты, сегодняшний, самый лучший, самый красивый, самый умный.
– Нет, Игореша. – Она повернулась к нему, обняла за плечи. – В любви я ему не клялась, и он мне тоже. А у тебя глаза синие сейчас. А по ночам бывают черные. Просто удивительно, я ни у кого так не видела.
– Пойдем куда-нибудь, – сказал он ей на ухо. – Мне тебя снова хочется...
– Мне тоже, – ответила она и упруго вскочила.
Нинка очень изменилась: она перестала по-сумасшедшему краситься, и от этого совсем помолодела. Игорь смотрел на нее с удовольствием, и она казалась ему совсем молодой, ну будто его ровесница. Теперь каждый вечер Игорь приходил в ее ресторан, сидел, ужиная за столиком, и слушал музыку. Сначала он спросил, кто платит за его ужины, но Нинка считала, что они теперь как жених и невеста, и быстро ответила по-своему:
– Ешь, за все уплочено.
Так же, как и в первое утро, она продолжала подавать завтрак Игорю в постель. Он долго сопротивлялся, но, увидев, что Нинка расстраивается, уступил ей. Та же на этом не остановилась. К скудному Игоревому гардеробу она прибавила новые джинсы, пару импортных рубах и галстуков и купила ему костюм, как у Эдика.
– Сейчас же отнеси обратно, – возмутился Игорь.
– Ладно, – на удивление быстро согласилась Нинка, аккуратно сложила все подарки в пакет и спрятала у хозяйки.
А ночью встала тихонечко и разрезала ножницами и майку, и старые джинсы Игоря.
С ней случилось то, чего не было ни разу за все ее неполных тридцать лет, – она влюбилась. Она любила его так, как любят дорогих, не очень крепких здоровьем детей.
Игорь достал свои распоротые джинсы, зашил их и сказал:
– Если бы ты была мужиком, нужно было бы ударить. Тебя ударить нельзя, но и так больше невозможно.
И он ушел. И в ресторан не пришел вечером, а ночью, вернувшись с работы, Нинка спросила хозяйку, не появлялся ли Игорь.
– И не появится, – сердито ответила хозяйка.
– Почему это? – спросила Нинка.
– Ну а что же он... как этот... позволяет себя кормить, одевать...
– Благородный, – ответила Нинка. – Тебе этого не понять.
Утром она не завтракала, лежала на постели, тупо смотрела в окно. Игорь открыл дверь и с порога сказал:
– Бери выходной, я тебя в ресторан приглашаю.
– В этих штанах идти нельзя, – обрадовалась Нинка.
Игорь внимательно осмотрел свои грубо зашитые джинсы.
– Нельзя, – согласился он.
И тут Нинка, сияя от превкушения неожиданного сюрприза, притащила спрятанные у хозяйки новые рубашку и джинсы. Игорь поцеловал ее, и мир был восстановлен. Они съездили в Туапсе, где, неподалеку от городского пляжа, в нескольких метрах от берега, стоял севший на камни, разбитый итальянский теплоход. Он потерпел катастрофу еще прошлой зимой. Они доплыли до остатков этого парохода, забрались внутрь и любили друг друга до вечера, страшно счастливые своим неожиданным местом любви. И только на другой день случайно узнали, что именно на этом пароходе занимался любовью чуть не весь город, и получалось, что ничего оригинального в том нет. Даже обидно стало.
– Пойдем в горы? – сказал Игорь.
– Пусть будут горы.
Так и сделали. Часа через полтора нашли какую-то небольшую, сухую и теплую пещеру, где совершенно незаметно время пролетело до вечера, а потом спустились вниз, зашли в маленький ресторан, поужинали, потом вернулись на свою веранду, распили бутылку вина и легли спать.
Уже совсем было засыпая, Нинка решила, что нужно на днях зайти к врачу, потому что она наверняка беременна. Эта внезапно возникшая мысль вырвала ее из забытья наплывавшего сна, и она ощутила чувство полета, будто без всяких крыльев, всякого винта-пропеллера она оторвалась от земли, летит над морем, над горами, над всем этим миром, который неожиданно стал столь прекрасен.
«Любимые дети рождаются только от любимого человека», – словно серебряные трубы, пели в сердце Нинки слова, которые часто повторял Илья Степанович. «Хорошие, прекрасные дети – только от любимого человека», – повторяла сейчас Нинка, и безразлично ей было при этом, совсем ли правильно по гороскопу и всякой прочей науке подобрала она себе любимого человека для любимого ребенка, умный он или глупый, здоровая у него наследственность или вовсе некудышная, но ее, Нинкин, ребенок – будет прекрасен. От любимого человека не бывает плохих детей, вот в чем дело, решила Нинка, засмеялась и обняла Игоря. Он тут же проснулся и в ответ на ее ласку прижал Нинку к себе и что-то зашептал ей на ухо.
Вечером Нинка обслуживала столик на четверых. Сидели за ним два типично санаторных мужичка, вырвавшиеся на воздух из своего прокуренного номера, и две женщины. Когда она ставила им на стол вторую бутылку водки, то почувствовала руку одного из них пониже спины. Игорь вмиг очутился у столика и дал мужичку не в морду, как нацелился, а в грудь, туда, где была расстегнута молния спортивной курточки. Мужик опрокинулся вместе со стулом и сказал только: «Ух ты!» Женщины внимательно разглядывали Игоря. А тот стоял и не знал, что дальше делать.
