Когда Богу было угодно включить жару, все жители Чикаго включали кондиционеры. В городе наступали перебои с электроэнергией. Больница же становилась сущим преддверием ада, ведь вся энергия уходила на хирургическое отделение и операционные.
— Хоть бы кто-нибудь нас пристрелил, — простонала миниатюрная блондиночка — медсестра, сидящая за столом напротив Дори. Она стащила где-то бесценный кусочек льда и протирала сейчас шею и грудь, немного отвернув воротник голубого хирургического костюма.
— Не вздумай кому-нибудь посоветовать, — ответила Дори, глядя на людей, ожидающих в коридоре своей очереди. Некоторые из них просто ждали своих близких, чтобы отвезти их домой, если все в порядке. Стоял один из тех редких, почти неестественных дней, когда поток больных не захлестывал отделение первой помощи с самого утра до ночи, а медленно, но постоянно тянулся, входя в двери и выходя из них. — Нам бы выдержать до конца смены.
— Да уж, это точно. Как же медленно тянется день! Интересно, а чем сейчас заняты люди?
— Сидят в холодных ваннах, я уверена. А мы здесь исходим потом в ожидании больных с тепловым ударом.
— Да, — вздохнула блондинка, явно представляя себе ванну, до краев наполненную холодной водой.
— А в Канзасе сейчас, наверно, такая же жара, — подумала вслух Дори.
— Вам там понравилось?
— Да. Очень.
Сестра выпрямилась, посмотрела на Дори и спросила:
— А что вам понравилось?
— Да все, — ответила та. Вздохнула, опустила локти на стол и положила подбородок на ладони, забывая о людях в коридоре. — Там всегда дует такой чудный мягкий ветерок. Даже если жарко и человек вспотел, ветерок сразу же охлаждает все вокруг.
— Ветерок?
Дори подумала и добавила:
— А еще там столько открытого пространства! Километры и километры. Голубое небо, оно всегда чистое и яркое. Совершенно не чувствуешь замкнутого пространства. И там так чисто, никакой грязи на улицах, никаких дурных запахов.
— А что еще?
— Не знаю. — Дори призадумалась. — Время. Время идет медленно и размеренно, вот как у нас сегодня, но только все по-другому. Там всегда есть чем заняться, но в промежутках между делами у тебя есть время, и ты можешь остановиться и отвлечься. Куда бы ты ни бросил взгляд, везде есть что-то прекрасное. Никакого бетона или асфальта. Никто не дерется за углом. Все только самое хорошее. Мир и спокойствие.
— А какие там люди?
— Самые лучшие, — не раздумывая, ответила Дори. — И это совсем не так, как в небесном раю. Они не станут мчаться тебе навстречу, чтобы обнять за то, что ты приехал к ним в город. Они будут просто наблюдать за тобой, помогут, если попросишь помощи, улыбнутся при встрече. А потом, если ты не выкинешь чего-нибудь слишком странного, ты просто станешь одним из них. Тебе об этом никто не скажет. Для этого не нужно делать ничего особенного. Но только в один прекрасный день ты это почувствуешь. Ну, то, что тебя приняли, что ты стал одним из них и о тебе заботятся и беспокоятся. И тогда ты в безопасности.
— Похоже, это действительно неплохое местечко. — Медсестра бросила взгляд через плечо Дори и спросила: — А вы не думаете вернуться туда?
Дори вздохнула и пожала плечами.
— Сама не знаю.
— Ну, рано или поздно тебе придется вернуться, — услышала она вдруг за спиной мужской голос. От одного его звука по спине у нее побежали мурашки и застучали зубы. Сестра улыбалась, глядя на нее. — Потому что я устраиваю большую шумную свадьбу.
Со слезами на глазах она медленно обернулась и увидела стоящего перед собой Гила. Высокий и гордый, он держал в руках кепку с надписью «Фермерское бюро Канзаса», которой и показывал медсестре, чтобы она не выдавала его присутствия. Широкие плечи и знакомая до боли улыбка. На нем ладно сидели голубые джинсы и белоснежная рубашка.
— Для кого это… — Она прокашлялась. — Для кого это ты устраиваешь большую шумную свадьбу?
— Для нас с тобой. Если, конечно, Бакстера не успеют арестовать. Потому что мы не можем пожениться без Бакстера. Это было бы неправильно.
— Все верно. Только Бакстеру всего пять лет. Кто же его может арестовать?
— Администрация больницы и доктор Бисли лично пригрозили, что предпримут необходимые действия, если он не прекратит названивать им и спрашивать, нет ли у них работы для первоклассного врача. Он делает это каждый день на протяжении уже двух недель, и они попросили меня прекратить это безобразие.
Дори кивнула и попыталась улыбнуться. Безнадежные усилия малыша, конечно, очаровательны, но…
— Флетчер не хочет больше ездить на твоей машине. Говорит, что стоит это делать, только когда уезжаешь тайком и тебя никто не ловит. К тому же, в машине он постоянно чувствует запах твоих духов. По-моему, от этого ему делается грустно.
Она смущенно озиралась по сторонам. Двое детей хотят, чтобы все было так, как им кажется лучше всего. Это, конечно, берет за душу, но…
— Мэтью перестал разговаривать со мной. Он считает, что я мог бы сделать что-то такое, чтобы заставить тебя остаться. Говорит, что теперь жизнь его совершенно лишена смысла, потому что он увидел, что я сдался, даже не поборовшись за тебя. Он никогда не думал, что доживет до этого дня, и теперь сожалеет, что это случилось.
Дори нахмурилась. Она хотела сказать ему, что Мэтью отойдет. Старик и двое мальчишек, которые верят, что могут изменить неизбежный ход событий, — это заставляет задуматься, но…
— Дори, что я мог сделать и не сделал?
Едва слышно раздался сигнал общей тревоги, за которым последовало какое-то непонятное бурчание в радиоприемнике. Дори не обращала на это внимания.
— Гил…
— Я много думал об этом. Я хотел, чтобы ты осталась, — сказал он, подходя поближе к ней. — Но мне казалось, сама ты хочешь вернуться. И я постарался согласиться с тобой. То есть, понимаешь, если бы ты решила тогда остаться, мне бы не хотелось, чтобы потом ты начала жалеть об этом. Ты же ведь сама хотела вернуться сюда, разве нет?
— На подъезде машина «Скорой помощи» из дома престарелых Святой Троицы, — сказала медсестра. — Двое больных. Боль в грудной клетке. Предполагаемое время прибытия — через четыре минуты.
— Позвоните дежурным практикантам, проверьте, кто из них на месте. И узнайте, здесь ли доктор Гиллмор, — ответила она сестре и снова повернулась к Гилу. — Понимаешь, я…
— Дори, я же говорил тебе, что никогда не умел играть в эти игры, да к тому же по правилам. Мне нужно говорить, чего ты хочешь, потому что я не умею угадывать. Черт возьми, я так скучал без тебя! — воскликнул он неожиданно для самого себя. — Я все время думаю о тебе. Что ты делаешь? Все ли в порядке? Или ты лежишь где-то и умираешь? Я не могу сосредоточиться. Не могу спать. Иногда ем, но никогда не ощущаю чувства голода. Дори, ну если ты не хотела возвращаться сюда, почему же ты мне не сказала? Прямо и откровенно. А не так, как будто тебе грустно уезжать, но на самом деле ты только об этом и мечтаешь.
