21 сентября, среда
Я — ханжа. Шарлатан. Надувала.
Сколько я распиналась о том, что, дескать, сама только украдкой поглядываю на мужские достоинства. И вот меня застукали.
А ведь, казалось, все идет лучше некуда. Мы с Чарли в последние дни работали вместе, участвуя в одном небольшом проекте, и успели за это время сдружиться. Это был не только обычный поверхностный флирт — сексом пахло вполне отчетливо. Хотя мы пока что не могли заняться им сию минуту, было ясно, что в ближайшем будущем это непременно произойдет.
Когда сегодня утром я увидела Чарли в футболке с треугольным вырезом, то не могла оторвать взора от его груди. Нет, я не говорю просто о мужской груди — не она меня способна взволновать. Я имею в виду выбивающуюся из-под воротничка рубашки или красующуюся в вырезе майки поросль.
В точности так же, как вид туго обтянутых тканью женских грудей возбуждает во мне желание приложить к ним ладошки, так и волосы на груди мужчины — суть приглашение запустить в них пальчики.
Вырез на майке Чарли довольно широк, а поросль доходит у него чуть ли не до кадыка.
Такое способно свести меня с ума. Единственное, о чем я могу думать, так это о том, каков этот мужчина нагишом, — если его грудь напоминает тайгу или леса Амазонии, то что же простирается ниже пояса. Каждый раз, когда Чарли чуть нагибался ко мне, я имела возможность как бы невзначай заглянуть ему под майку и видеть роскошные темные заросли. Зрелище гипнотизировало меня — я была не в состоянии отвести взгляд.
И вот в очередной раз он нагнулся ко мне, и передо мной как на ладони предстали его соски. Я с трудом подавила в себе желание протянуть руку и прикоснуться к ним, погладить их, пальцами раздвинув буйные заросли. Один вид такой роскоши возбудил во мне желание — неужели этот субъект не понимает, что со мной делает?
Ясное дело, он все прекрасно понимал, это было у него на лице написано. Чарли уставился на меня — он перехватил мой взгляд к себе в вырез. Теперь уже ничто не могло скрыть моего любопытства — я попалась с поличным. Он догадался, и я поняла, что он догадался.
Я почувствовала, что краснею; единственное что я смогла — по-идиотски улыбнуться. К моему облегчению, Чарли в точности так же по-идиотски улыбнулся мне в ответ. Каким-то образом мы сумели перевести разговор в серьезное русло и сгладить неловкость момента.
Потом я засекла, как он глазеет на мой бюст, и удивительным образом восприняла это чуть ли нее как благодать, ибо понимала, что в этом смысле и у самой рыльце в пушку. Я заслуживала лечения. В особенности после того как он понял, что у меня слюнки текут.
26 сентября, понедельник
Судьбе было угодно, чтобы я удостоилась вторичного напоминания о Карле, вот только не так, как мне бы хотелось.
Отец снабдил меня одной программкой, которая аккуратно рассортировывает все фотки на компьютере в отдельные папки. Очень полезная штуковина.
Одна трудность — если программа находит мою эротическую фотку, сделанную Карлом бог знает когда, которая так с тех пор и не открывалась, ей это невдомек — она тут же великодушно распахивает ее на все семнадцать дюймов монитора. Перед глазами моего папеньки.
— Эбби, подойди сюда, пожалуйста, — донесся его голос из соседней комнаты. — Думаю, тебе стоит на это взглянуть.
И повернул монитор ко мне.
А на фотке я, полуголая, если не считать чулочков и тончайших трусиков-«танга». Попка гордо выпячена на всеобщее обозрение, длинные черные волосы величавой волной спадают на спину. Комп выдал меня с потрохами. Думаю, родителю не составило труда узнать меня.
И тут я мгновенно вспомнила ночь, в которую Карл снимал меня. Предварительно содрав с меня одежду, он стал умолять чуток попозировать ему перед камерой, так сказать, запечатлеть момент. Сначала я пыталась заслонить лицо, а он продолжал снимать, пока не исчерпал запас кадров. А потом Карл, стащив с меня и «танга», как водилось, как минимум на полчаса прилип к моей киске. На десерт он решил взять меня прямо на полу кухни. Боже, как славно тогда все прошло.
А ныне папа лицезреет дочь в таком вот виде. Хуже не придумаешь. Я оказалась припертой к стенке. Попа моя, отрицать это смешно.
— М-да, здорово, нечего сказать. Пойми… я… я не знал, что это здесь находится. — Отец был явно смущен. И тем не менее продолжал смотреть на экран монитора. — Каким образом это оказалось на моем компьютере? И кто тебя снимал?
Я вспомнила, как несколько лет назад Карл послал мне это собрание — у меня тогда еще не было своего компа, — а я возьми да загрузи незабвенную коллекцию на папенькину машину. Отец ждал ответа, я судорожно пыталась внятно соврать, но ничего толкового на ум не приходило.
Ничего.
— Это… так, ерунда. Один приятель щелкнул. А я забыла перенести на свой. Что тут такого — моя попа, только и всего?
Я нервно хохотнула.
И тут в комнату вошла мать. Великолепно. Мои родители в полном составе уставились на снимок своей дочери в весьма легкомысленных «танга» и чулочках, выставившей напоказ свою пятую точку. Неописуемо. Лучше просто быть не может.
— Как попала твоя порнографическая карточка на этот компьютер? — осведомилась мать, сразу беря быка за рога.
— Какая это порнография? Это моя задница! — стала обороняться я. — Ерунда. Вот взгляните! Вполне безобидная вещь, шутка, только и всего. Да и лица толком не видно.
Мать, медленно розовея, смотрела на меня.
— Надеюсь, ты не посылаешь такие… вещи на тот сайт знакомств… чтобы завлечь мужчин? — заикаясь от волнения, спросил отец.
— Нет, не посылаю. — Я попыталась улыбнуться матери. — Во всяком случае, уже не посылаю.
Мать улыбнулась в ответ, мне даже показалось, что не без гордости за дочь, способную уважать свою сексуальность, гордиться своими желаниями, готовую защищать свои права, завоеванные ее матерью в бурные шестидесятые. И ее улыбка доказывала, что она понимает меня; этот момент стал знаменательным для нас обеих.
А вот отец, похоже, был растерян. Поднявшись из-за компьютера, он собрался выйти из комнаты, мать поспешила за ним.
— Может, тебе все же стереть это? — полуобернувшись, осведомился он.
Я тут же бросилась стирать фото, потом стала рыскать по всему компу, ища другие свидетельства прошлого в том же духе. Слава богу, их не оказалось. Возможно, в те дни я еще не была настолько смелой. В результате все обошлось, так сказать, минимальными потерями.
Теперь родители знают обо мне несколько больше, чем хотелось бы мне. Их вряд ли можно отнести к пуританам, они никогда не высказывали открытого неодобрения моему образу жизни, даже, пожалуй, напротив. Но, получив столь наглядное и неоспоримое свидетельство, явно не обрадовались.
