Я устала сопротивляться, гадать, придумывать версии. Я хочу побыть если не ребёнком, то просто девушкой. Он взрослый. У него ума больше, а я как-нибудь обойдусь без стратегических планов спасти мир. Пусть меня кто-нибудь спасёт. От самой себя – в первую очередь.
Нейман смотрит на меня долгим взглядом, и в его чертах я читаю недовольство. Я, наверное, никогда не привыкну к переменам в нём. Слишком долго наблюдала его равнодушную ровность. И то, что сейчас он меняется, и радует меня, и пугает.
Что ему опять не так? Я ведь согласилась? Не стала спорить?
– Мы вернёмся к этому разговору позже, – произносит он. – Иди, одевайся, Ника. Нам пора на прогулку. Не будем заставлять Матильду ждать.
– Я хочу закончить этот разговор сейчас, – говорю я, не тронувшись с места. – Что тебе не нравится?
Он молчит. Сверлит меня взглядом. Лицо снова становится ровным, как гладкий лёд. Спрятал эмоции. Только против шерсти его – и сразу прячется.
– Твоя покладистость, Ника. Мне бы не хотелось, чтобы ты что-то придумывала в своей голове, а потом сама верила в эту придуманную чушь. Я хочу знать, о чём ты думаешь, и разрушать твои буйные фантазии, не имеющие под собой почву.
– Залезь внутрь меня, Нейман! – вспыхнула, как спичка. Только что проваливалась в апатию, но стоило ему меня зацепить, как сразу же нашлись силы сопротивляться.
– Залезу, Ника, – дышит он горячо мне в лицо. – Как только ты этого захочешь.
Нейман хватает меня за плечи, сжимает чуть сильнее, чем положено, а затем притягивает к себе.
– Я не хочу спорить. Не желаю ссориться. Я хочу, чтобы мы пришли к какому-то приемлемому знаменателю. Пусть не идеальному, но тому, что позволит нам хоть немного понять друг друга. Пожалуйста, Ника.
Он просит, а я закрываю глаза. Плыву от его голоса, кружусь, как снежинка, что падает на землю и не может преодолеть земное притяжение.
– Давай попробуем, – говорю несколько мгновений спустя, когда понимаю, что немного отошла, отогрелась в его руках. – Пойду переодеваться. Ты прав: Тильда ждёт. Не будем её огорчать.
Нейман нехотя разжимает пальцы, отпуская меня. Молчит. Кажется, хочет что-то сказать ещё, но, как я ни прислушиваюсь, не слышу ничего, даже его дыхания, что становится ровным и глубоким. Как всегда.
Для меня загадка: как он умеет так себя контролировать? Я бы, наверное, хоть иногда хотела б уметь быть такой же. В нужные моменты отключаться и делать вид, что ничего не чувствую.
Проблема лишь в том, что теперь я уверена: он чувствует. Умеет. Виду только не показывает и бешено себя контролирует.
А я… хотела бы познать его настоящего. Почувствовать его неистовство. Или хотя бы знать, что он на это не способен. Но что-то мне подсказывало: я не ошибаюсь. Внутри Неймана – ураган. И кто знает, каких усилий стоит ему сдержать бурю, что никаким дрессировкам не поддаётся.
Глава 52
Он умел гулять – зря я переживала. Этот Нейман – другой. Улыбается Тильде, разговаривает. Держит меня за руку.
А Мотя всё замечает. От её зоркого взгляда ничего не укрывается. Но она не говорит об этом, только по блеску её глаз, что она прячет за тонкими морщинистыми веками, я догадываюсь, как радует её душу и эта прогулка, и эти разговоры.
Она ведёт Неймана в нашу теплицу.
– Посмотри, Стефаша, как здесь красиво. Ты ведь, наверное, ни разу сюда не заходил. А Лилечка так старалась. Видишь, тут даже диван есть, кожаный, для тебя. Такие диваны для мальчиков созданы. А нам с Никой больше нравится на лавках за столом сидеть да сплетничать.
Нейман, чтобы ей угодить, на диван садится. А Мотя кружит, как старая птица, термос с кофе достаёт и бутерброды. Оказывается, пока мы спорили да одевались, она позаботилась.
– На свежем воздухе аппетит прорезается, – поясняет она и режет кусок холодного мяса перочинным ножичком. Мне даже спросить хочется, откуда она такой раритет откопала. Но я молчу.
Нейман притягивает меня к себе. Такое впечатление, что он надышаться мной не может. Без конца касается, руки греет. Взгляды нежные бросает. Ну, что-то похожее на нежность мелькает в его глазах. Мимолётно, как налетевший ветер. То ли чудится, то ли так и есть.
С фантазией у меня порядок – он прав. Не увижу, так придумаю. Но признаваться ему в этом я не собираюсь.
Мне хочется быть обманутой.
Не им – с Нейманом всё проще. Он всякую чушь не говорит. У него всё правильно и чётко, скучно, наверное.
Я сама не желаю потрясений и суровой реалистической правды. Уж лучше фантазировать.
Например, что это мой дом. Я здесь действительно хозяйка. Что у меня есть семья. Мотя, например.
О том, кто ушёл и не вернётся, стараюсь не думать. Они прошлое, туда возврата нет. Но я нормальная. У меня может и должно быть настоящее.
Но я и Нейман? Мы – семья?.. это слишком смелые мысли, поэтому мне достаточно, чтобы моей семьёй была Тильда. Пусть. Мне не важно, что она из рода Нейманов, ветвь их породы, носительница неймановских генов. Ведь не фамилия важна в человеке, а он сам. А Мотя Эдуардовна мне не просто нравилась. Я, кажется, привязалась к ней невольно.
Я слишком долго была перекати-полем. Без привязанностей, увлечений, любви. Без милых сердцу мелочей, которые есть у каждой нормальной девушки.
Я старалась отсекать всё, что могло спровоцировать чувства. А сейчас… у меня словно прорвалось что-то внутри. Я желала этого. Жаждала. Мечтала о несбыточном. Немножко. Позволяла себе, потому что не хотела больше жить в пустоте. У меня ведь билось в груди сердце. А я сама не пустая оболочка, а из плоти и крови. И плоть тоже хотела быть обласканной.
Поэтому прикосновения Неймана согревали. Давали не внешнее – внутреннее тепло. А там, как в теплице, тянулись к свету и распускали бутоны цветы моих надежд. Глупых, наверное, отчаянных, но очень простых, обыденных.
Я будто проснулась и хотела наверстать. Не с юнцом, что мне, наверное, под стать. С мужчиной, что сидел рядом и, казалось, дышит мною.
Он враг?.. Я снова и снова задавалась этим вопросом. И не хотела на него отвечать. Не хотела произносить это слово, чтобы не убедить себя снова поддаться той фанатичной вере, которой я жила последние семь лет.
Хватит. Надо хотя бы взять передышку. А потом будет видно. В любом случае, я могу рухнуть и больше себя не собрать. Какая разница от чего? Я хотела хоть какого-то безумства, вспышки, накала. Уж если сгорю, то сгорю. По своему собственному выбору. Или снова трусливо спрячусь – я могу.
Мой выбор. Мои метания. Мой собственный мир, которым я могу худо-бедно управлять. И если у меня есть потребность впустить в себя кого-то, то нужно это сделать по собственной воле, пока кто-то другой, чужой и враждебный, не сделал это насильно.
Нейман поцеловал меня, как только Тильда отвернулась. В этом была какая-то острая запретная сладость – целоваться украдкой, пока «мама» не видит. Это был поцелуй в шею – в оранжерее мы сняли верхнюю одежду.
И эти руки его везде – как охранное кольцо. Ничего такого – просто бережные объятия, из которых сложно выпутаться. Да я и не хотела.
Я повернулась к нему. Смотрела в глаза. Губы пульсировали – так хотелось настоящего поцелуя. Не злого, не жаркого, а нежного и долгого.
Но нам пришлось пить кофе и есть бутерброды. Я вдруг поняла, что голодна, как волчица. Впивалась зубами в хлеб, разжёвывала мясо и ощущала блаженство.
– Вкусно, – промычала с набитым ртом. Плевать, что это некультурно. На природе можно, наверное. А у нас тут почти пикник.
– Очень, – поприветствовал кружкой с кофе Нейман Тильду.
– Наслаждайтесь, пока есть время, – сказала Тильда и погрустнела. Вздохнула тяжело. И я поняла: знает, что мы скоро уедем. И тогда я решилась на дерзость.
– Поехали с нами? – предложила, ничего у Неймана не спрашивая. Да, отчаянно, смело. Потому что я его уже об этом просила, а он отказал.
– Нет, – покачала она головой. – Мне и здесь хорошо. Кому-то за домом нужно присматривать. А вы вернётесь, как сможете.
