про Евиного отца, – останавливаюсь я напротив неё, сидящей на диване, подогнув ноги.
– Какие вырезки? – хлопает она глазами.
– Про смерь тех военных. Статью. Некролог. С фото. С подробностями гибели и проводов.
– А это важно для тебя? – искренне удивляется она.
– Это всё перечёркивает, Рене. Делает наши отношения с Евой невозможными. Больше всего на свете я бы хотел, чтобы она выбрала меня. Но я оттолкну её сам, если это вдруг случится. И я уже дал слово Эвану, что, если он оплатит операцию её брату, я отработаю этот миллион.
– Нет! Нет, нет, нет, – хватается она за голову. – Тебе же может потребоваться не год, не два, может, не хватит даже всей жизни, чтобы эти деньги отработать. Об этом ты подумал?
– О, нет. Так долго – это вряд ли. Но ты права – как раз вся жизнь у меня на это и уйдёт. И, пожалуй, я даже смирюсь с тем, что останусь должен.
– Адам, – хмурится она и встаёт. – Что ты задумал?
– Ничего особенного, Рене. Но в тот день, когда мне придётся спросить её «Станешь моей?» меня для этого мира не станет.
– И я надеюсь, это – аллегория? – подходит она вплотную.
– Конечно, – беззаботно улыбаюсь я.
– А ты ещё более сумасшедший, чем он, – смотрит она на меня. И даже не знаю от этого взгляда мне так жутко или от той решимости, что я вижу на её лице. Решимость, которую она подкрепляет словами: – В тот день, когда она скажет «да», если ты передашь её с рук на руки Эвану, знай, что для меня этого мира тоже не станет. И это не аллегория, – отворачивается она. Хватает банку и идёт выкинуть недоеденное мороженное.
– Рене, боюсь, он отправит тебя домой раньше, чем ты это увидишь, – забираю я свою недопитую бутылку, чтобы её не постигла та же участь – оказаться в мусорном ведре.
– Боюсь, это уже неважно, – осматривается она, словно что-то ищет. – Ты знаешь, что он купил помолвочное кольцо?
– Первый раз слышу, – хмурюсь я. – Но это логично, раз мы уже объявили, что шоу подходит к концу.
– А кто из вас женится вы тоже решили? А, вот она, – достаёт Рене из-под вороха вещей какую-то папку.
– Нет. Но мне казалось до разговора с тобой, что это очевидно.
– Ничего ещё не решено и не очевидно, – недолго подумав и словно приняв решение, открывает она тонкий пластик. – Кроме того, что это уже определённо перестаёт быть шоу. Это жизнь. Твоя, моя, Евы, его. На, полюбуйся, – толкает она мне распечатанные листы чуть ли не в нос.
– И что это? – отворачиваюсь я.
– Ты видел сообщение, что прислали из центра, куда отвезли брата Евы?
– От доктора Швей… Шванц…
– Вайнштейна, – поправляет Рене. – Так вот. Эту сумму в миллион Эван озвучил только тебе. На самом деле тот транш, что уже перевели, не первый, а единственный. И там счёт небольшой. Ребёнку действительно поставили неправильный диагноз. Но к счастью, ошиблись в другую сторону. И мальчику уже сделали операцию. Там и работы было на пару часов. Как-то вошли через крупный сосуд и всё. Все остальные его проблемы решаются медикаментозно. На! Если нужны подробности операции, спросишь у Валери, – снова суёт она мне бумаги, пока я пытаюсь сообразить своими пропитыми мозгами, о чём она мне говорит. – Я специально для тебя распечатала. На всякий случай. Так и знала, что он заставит тебя сделать нечто подобное. Так и знала, что снова будет тобой манипулировать.
И вдруг застывает, словно о чём-то догадавшись. О чём-то настолько мне неведомом, что я даже не могу и предположить.
А потом падает на диван и, закинув на спинку голову, закрывает рукой лицо.
– Рене? – присаживаюсь я рядом, когда она молчит минуту, две, три.
– Он знает. Нет, он знал, – убирает она руку и поворачивается ко мне. – Знал, что я залезла в его почту. Знал, что распечатала документы. Но хуже всего, что он знал: я тебе это скажу. Вот что он посчитал предательством. Не ту жалкую оплошность с часами, что в принципе не так уж и важна. Чёртов кукловод! Но плевать, – встаёт она. – Он не имел права так с тобой поступать. И со мной тоже. Но я знаю, как сделать ему больно.
– Рене, я уже принял его условия, – глотаю я бурбон, давясь, обливаясь, но допиваю весь, а затем встаю, чтобы выкинуть пустую бутылку, пока она мечется по комнате. – Уже всё решено. Сказала бы ты мне или нет, проблема не в этом. Для меня – нет. Для меня это ничего не меняет. А вот для тебя – да. И правда в том, что это тоже было частью его плана. Плана, связанного не со мной, а только с тобой, – точно понимаю я, что к чему.
Рене ему нравится. Чёртов говнюк! По-настоящему нравится. Она, а не Ева. Поэтому он и изводит её то изменами, то деланым равнодушием. Но он так боится привязываться, что ему показалось проще подставить Рене и отослать подальше, чем признаться насколько она ему дорога.
Рене! Кто бы мог подумать, что это Рене. Ева в его руках лишь инструмент, возможно, позволивший понять, что ему на самом деле важно. Но он её всё равно использует, чтобы избавиться от своей привязанности, а ещё достать и меня, и девушку, к которой на самом деле неравнодушен.
– Знаешь, что, – решительно щёлкает Рене по клавишам ноутбука, поправляет камеру, которую включила, а потом решительно подходит ко мне. – Хочет настоящее разочарование – будет ему разочарование, – впивается она поцелуем в мои губы и начинает расстёгивать пуговицы на рубашке.
«Я не могу оттолкнуть женщину, которая так хорошо целуется. И вообще женщину, я всё же мужик», – усмехаюсь про себя я. Но я не буду участвовать в этом её никуда не годном плане.
И когда я не реагирую, не отвечаю на поцелуй и не помогаю ей со штанами, она останавливается сама.
– Ну же, Адам! – накрывает она рукой мою привычно вздыбившуюся по команде «секс» ширинку.
– Это плохая идея, Рене, – уверенно качаю я головой и, застёгивая на ходу ремень, до
