лица и посмотрела в его виноватые глаза. О да! Хоть что-то. Он чувствовал себя виноватым. — Это поможет запомнить, как именно меня зовут?
— Не утрируй, Маргарита.
— Я Рита! — сорвалась с кровати, ничем не прикрываясь и сделала два шага к нему. — Так тяжело запомнить, что я не-на-ви-жу, когда меня называют по другому?
Огнев протянул ко мне руки, но я отпрянула, словно он и был самым настоящим пламенем, которое могло обжечь — и даже жгло. Выжигало мою душу. Каждый божий день прожигало во мне все живое, не оставляя ничего настоящего и родного. Будто Огнев и из меня хотел сделать такую же пустую оболочку, как и он сам.
— Рит, не пори горячку. Давай успокоимся и…
— И поговорим? Ты все же ответишь на мои вопросы или что?
— Глупые у тебя вопросы, Рит.
— Хорошо, вот тебе не глупый, — я всхлипнула, слезы никак не заканчивались. Хотя я не хотела плакать при нем. Никак не хотела. — Ты когда-нибудь… — шумно вздохнула, опять всхлипнув. Да что же это такое? Даже губы дрожали. — Ты когда-нибудь разлюбишь ее? Сможешь ее забыть когда-нибудь?
— Рита… — он сглотнул и повёл шеей. Он хотел промолчать, виделся в его глазах прежний протест, он не хотел говорить со мной о ней. Как и всегда. Кто я и кто она. Одного раза мне было достаточно. — Когда-нибудь.
— Когда-нибудь? — переспросила я, уже не сдерживая слезы. Я сошла с ума в этот момент. Как говорят — отупела от боли? Я озверела от боли! Хотелось выть, орать, хотелось врезать ему. Взять напольную вазу, которую с такой полоумной радостью подбирала в нашу спальню, и разбить ее о его голову. Но я стояла на месте, не чувствуя холода и сквозняка, забыв о том, что я совершенно голая. Потому что что такое обнажение физическое, когда я обнажена перед ним духовно? С душой нараспашку — гадьте в неё как хотите и сколько хотите.
— Да, — кивнул он, — когда-нибудь это же случится, надеюсь.
— Я тоже надеюсь, — шепнула и все же сдвинулась с места.
Ноги приросли к полу? Чушь все это! Оторвать ступни от мягкого ворса черного ковра и идти!
Идти хоть куда. Куда угодно!
Шаг, второй, затем развернуться и бегом в укрытие ванной комнаты.
Халат. Умывальник. Холодная вода. И мысли — сначала хаотично мечущиеся, а потом постепенно выстраивающиеся в правильный порядок. В единственно верный порядок того, что нужно делать и как поступить.
Подставила ладони под кран, соединила их ракушкой и, набрав в них воды, выплеснула ее на зеркало, на свое отражение, потом ещё и ещё, размывая в зеркале себя. Хотя бы там и так.
Мне больше не хотелось быть удобным вариантом, приглянувшимся отцу Ярослава. Мне вообще больше не хотелось быть вариантом для Огнева. Никаким. Я давала ему шанс. Даже сейчас, стоя здесь перед зеркалом и смотря на свое отражение, ловя собственный заплаканный взгляд, алую губу, прикушенную до крови, я давала ему шанс. Я ждала, что он вышибет эту дверь, прижмёт меня крепко к себе и назовет своей Динь-Линь.
Только не было, ни Динь-Динь, ни того Ярослава, которого я выдумала своим воспаленным сознанием.
Я была так наивна и глупа, когда впервые его увидела. И он стал для меня идеалом, о котором я мечтала все это время. Только вот всю его идеальность я сочинила, сама сочинила. Даже вспыльчивость и эксцентричность. Где? Где весь его буйный нрав? Почему он стоит там за дверью и ничего не делает?
“Потому что ему все равно на тебя”.
Правильно, все правильно. Ведь ты, как всегда, поплачешь, выйдешь из ванной и начнешь добиваться его расположения ещё сильнее. С ещё большим рвением, усердием и…
Хватит.
Просто хватит.
Вышла из ванной, молча и быстро собралась. Ярослав все это время сидел в кресле и, наверное, наблюдал за мной.
Я не поворачивала головы в его сторону. Боялась.
— Я на съемки, — коротко бросила и покинула нашу спальню.
Он не остановил — и убил меня этим окончательно.
Ярослав. Пять лет назад
Прикрыл глаза и откинул голову на спинку кресла, крепко сжимая кожаные подлокотники ладонями. Не встать сейчас и хорошенько не потрясти Риту было самым трудным в моей жизни. Хотя не выломать дверь в ванную было тоже не так-то уж и просто.
Рите нужно было проветрить голову.
Мне тоже.
Потому что так облажаться мог только идиот. Мне и ответить-то Кокосику было нечего, потому что я сам не понял, как такое могло случиться. Уж когда-когда, но трахая Риту я точно ни о чем не думал. Иногда было настолько хорошо, что, казалось, и о самой Рите не думал, потому что был не в состоянии вообще думать. Только голые инстинкты. Когда рядом было такое желанное тело, я больше ни в чем не нуждался. Даже в Есении, о которой с каждым днем я вспоминал все реже. И надо было именно сейчас такое выкинуть.
А как объяснить?
«Прости, Рита, но я сегодня обедал с бывшей и слушал ее рассказы о будущем муже. Наверное, поэтому случайно оговорился».
— Да блять! Как, сука, можно оговориться, кончая?
Открыл глаза и уперся взглядом в напольную вазу. Единственное белое пятно в моей квартире. Просто адски хотелось ее сейчас разбить о стену. Или о голову. Такой вариант тоже неплох. Останавливало лишь то, что эту вазу приволокла в дом именно Рита, а еще то, что я изо всех сил учился самоконтролю. Пытался быть сдержанным и рассудительным мужем, потому что неожиданно мне понравилась моя роль. Мне понравилось приходить домой и всегда видеть ласковую и заботливую Риту. Оттого и было сейчас настолько тяжело не встряхнуть Риту, чтобы она выкинула чушь из своей хорошенькой головки.
Потому что сказать мне ей было нечего.
Клясться в вечной любви?
Я не хотел ее обманывать. Кого угодно, но только не ее.
Уверять, что ничего не чувствую к Есе?
А как, если сам ни черта не понимал, что и к кому я чувствую? Проще было забить на все эти мысли и размышления
