и я понимаю, почему этот разговор в моем присутствии ведется – чтобы на Сашу надавить моим жалобным видом.
- Вест, ты в курсе значения слова «компромисс»? – не ведется на угрозы Саша. – У меня твои картины, у тебя моя девушка. Город мы поровну делим, ты войну хочешь? Или еще есть шанс договориться? Условия ставь, но не зарывайся.
Алексей, по уже изученной мной привычке, тяжело смотрит на Сашу, пытаясь задавить своим взглядом, но, видимо, одна я такая чувствительная. Саша не реагирует. Стоит, засунув одну руку в карман, а позади него молодой парень, мой ровесник, бычится на людей Алексея.
- Картины где?
- В надежном месте. Получишь их, когда Алену вернешь, - просто отвечает Саша.
- Север, все-же, ты идиот. Из-за бабы какой-то так подставляться, - кривится Вест, - это тупость. И про компромиссы, к слову, я знаю. Вот мои условия: я возвращаю тебе твою телку, а ты мне картины. Люди твои или пусть убираются из города, или пускай ко мне переходят, но город мы больше делить не станем. Теперь его хозяин – я.
Город ему нужен.
Вполуха его слушаю, хоть и знаю, насколько важно то, что сейчас решается, когда я на пороге склада, топчусь в траве, а в спину бьёт солнце.
Из нутра этой коробки пахнет сыростью, грязью, ещё чем-то, там стоит Вест, и там сидит зайка, она не напугана, но поникшая подавленная, и рыжие волосы, что слепили, словно потускнели, ей здесь, взаперти, без воздуха, так плохо было, ощущаю вину, которая не то, что камнем на душе, я под гранитом своих ошибок погребён, подверг ее опасности, и нет мне прощения.
- На телку свою потом налюбуешься, - мой враг сдвигается в сторону, загораживая мне обзор на Алёну, ловит мой взгляд. - Картины, - напоминает отрывисто.
- Верну картины, - заторможенно киваю. - От дел я и так отхожу. Что думают мои люди - не знаю, захотят они работать на тебя или нет - твоя головная боль, не моя. Договаривайся сам. Алёну выпусти.
Она вся в веснушках, там в темноте погибает без солнца.
Вест щурится. Движением пальцев даёт краткую команду своим ребятам, и отходит.
Один из его бритоголовых быков чешет к Алёне.
Отталкиваю его, и сам рвусь внутрь, под ногами ничего не вижу, ее только, длинные испачканные ноги, перевязанные грубой бечёвкой, и белые запястья с красными следами, обмотанные такой же уродливой вязью.
Пытаюсь сглотнуть ком, прочно засевший в горле, с пола, посыпанного песком, поднимаю осколок и режу веревки, сначала тонкие руки освобождаю, потом наклоняюсь к ногам.
Грязные туфельки, в которых она с достоинством разгуливала по офису, моя зайка, даже когда отбрасываю в сторону веревки, она ногой пошевелить не может, до ушей долетает ее тихий стон.
Целую лодыжку в налипших крупинках песка и заставляю себя встряхнуться, резко выпрямляюсь и поднимаю ее на руки.
- Встреча, достойная кисти художника, - язвит Вест. На его лице ухмылка, оскал почти, он кривится на мои чувства и сплевывает на пол. - Красавица твоя с нами поедет. Сначала деньги, потом стулья.
- Я сам с вами поеду, - крепче сжимаю Алёну, шагаю мимо него, в краткий взгляд вкладываю все свое бешенство, и он отсупает, в спину мне летит его:
- Верю на слово. Принцессу в карету спрячь, и пусть за нами едут.
Выхожу на улицу, и зайка морщится, грязной ладошкой прикрывает от солнца глаза.
- Я так не хочу, Саш, - она утыкается лицом мне в грудь, - сидеть в каком-то подвале и ждать тебя, связанной, и когда на губах скотч, и даже нос почесать не можешь, ты знаешь, как у меня чесался нос?
Удерживаю ее одной рукой и открываю машину, осторожно усаживаю на заднее сиденье.
Смотрю на опухшие, словно от поцелуев, покрасневшие губы, на бледный, с блеклыми веснушками нос, невольно тянусь пальцем и аккуратно касаюсь кончика, хочу почесать, но она слабо отбивает мою руку.
- Саша, - так же слабо улыбается, смотрит мне в глаза, и нет в этой инопланетной зелени, что по радужке разливается, ни упрека, ни гнева, она просто очень сильно устала.
- Прости меня, - шепчу и ближе наклоняюсь к ее лицу. - Я неуязвим был. Но впервые влюбился. И голову потерял. Что тронут тебя я даже...
- Не думал, - тоже шепотом заканчивает зайка. Облизывает сухие губы, на нижней трещинка, красная полоса запекшейся крови. - Я тебя не виню, ты...
- Долго ещё миловаться будешь? - за спиной гаркает Вест, поторапливает. - Как-то это несерьёзно, Саша, люди ждут.
- Ты меня не винишь, и? - смотрю ей в глаза, жду ее слов.
- Саш, - она вжимается в сиденье, ежится. У нее громко урчит желудок. - Поехали быстрей. Пожалуйста.
- Скоро будешь дома, - обещаю, губами касаюсь бледной щеки. Отстраняюсь и хлопаю дверью, два шага к Вовчику, на нервах слишком резко встряхиваю его за плечо. - Дай ей попить, и остановитесь, чтобы поела.
- Конечно, босс.
Слышу смешок Веста, огибаю его машину и открываю дверь, плюхаюсь на заднее сиденье. Через пару секунд он садится рядом.
- Тут у нас не детский сад, - замечает Вест когда водитель плавно трогается с места. - Мы за картинами едем, не в ресторан, если ты не понял.
- На пару минут тормознем, - оглядываюсь, вижу, как Вовчик за рулём моего кубика послушно рулит за нами. Он бутылку с минералкой назад протягивает, зайке, и я сажусь ровно. - Ты мою женщину всю ночь в гадюшнике каком-то держал, связанной, без еды и воды. Это не детский сад. Но это и не по-взрослому. Тем более, не по-мужски. Вывод делаю - ты не мужик, и не человек, выродок.
- Очень лестно.
- Они остановятся, она поест, и только потом мы поедем дальше, - откидываюсь на спинку.
Он молчит, рассматривает свои ногти. Они блестят, он маникюр делает.
А у зайки за одну лишь ночь обломанные грязные лапки, и красные полосы на нежной коже запястий после веревок.
Скриплю зубами.
Водитель рулит молча, поглядывает на мой кубик, что позади нас катит, и едва Вовчик тормозит возле японского ресторана тоже паркуется.
Помощник пулей влетает в ресторан.
Вест с любопытством оглядывается назад, на темный силуэт зайки в салоне и хмыкает:
- Тебе самому не в лом?
