— Ты имеешь в виду свою секретаршу, которая по глупости решила, что сможет стать твоей женой? — фыркнула Кристина высокомерно.
«Похоже, кто-то в материале…» — отметил он про себя.
— Я спросил, где она, а не на какой должности работает! — отчеканил Дима зло.
Кристина же сделала вид, что и вовсе его не услышала, продолжила тарахтеть о своем:
— Ты нехорошо поступил, ой как нехорошо! Думал, не узнаю, что ты тут проделываешь и с кем? Ждала-ждала, пока ты одумаешься, приедешь просить прощения, а потом терпение закончилось. Взяла да и набрала Софочку из бухгалтерии. Да, да, Димочка, у меня в вашей фирме тоже есть связи! И вот Софочка мне сообщает, что уважаемый Дима Соболев теперь возит на работу и с работы свою секретаршу… Что я могла сделать? Естественно, прилетела сюда! Я умею драться за свое…
У Димы от этой истории задергалось левое веко.
— Последний раз спрашиваю, где Анаит? — прогудел он, буравя ее взглядом.
— Ты что думаешь, я оставлю тебя ей? Но-но, ты плохо меня знаешь… Ты мой!
Тут-то до него окончательно дошло — у Кристины поехала крыша, разговаривать с ней дальше бессмысленно.
— Так, собрала манатки и пошла вон! — процедил он, доставая телефон.
Бывшая невеста встала перед ним как вкопанная.
Дима молча набрал номер Анаит, убедился в очередной раз, что абонент недоступен, и разозлился еще сильнее.
— Ты так не поступишь! Мы же любим друг друга! — запищала Кристина.
— Я сказал, вон пошла! — зарычал он, уже совсем не церемонясь. — Сейчас возьму за шкирку и вытолкаю взашей, хочешь? Ты что думала, если явишься, я растаю, что ли? На хрен ты мне не сдалась, неужели не понятно? Хоть бы гордость имела… Ну? Выставить силой или сама пойдешь?
Кристина вперила в него обиженный взгляд.
— Дай хоть переодеться.
— У тебя три минуты, — процедил Дима, качая головой. — Все, что не успеешь забрать, полетит с балкона, и ты в том числе, если к тому времени не будешь готова.
Он стоял в гостиной, топал ногой и ждал, пока Кристина металась по квартире в поисках своих вещей, которые уже успела рассовать куда ни попадя.
Злился до ужаса. На себя, на Кристину, на всю женскую породу.
Хотел же расстаться с ней по-человечески. Но нет, этой злыдне нужно было явиться в его дом и по полной программе нагадить. Кредит ей? Хрена ей лысого, а не кредит. Дима ни копейки этой сучке больше не даст.
— Собралась? А теперь пошла вон…
Он схватил ее за локоть и вытолкал из квартиры.
Когда вернулся, вдруг увидел в дверном проеме кабинета еще одну незваную гостью.
Там стояла мать.
Спрашивать, как она сюда попала, было бессмысленно. Должно быть, заявилась в квартиру вместе с Кристиной.
Он не общался с матерью с тех самых пор, как выяснил, что она соврала ему в самый ужасный период его жизни. Не смог ей этого простить, понять, как-то оправдать. Как такое оправдаешь? Не знал, что ей сказать. А она все звонила и звонила… За неделю он пропустил от нее больше пятидесяти звонков. Жестоко? Да. Ну а она не жестоко с ним поступила?
Однако одного Дима не понял — раз мама приехала с Кристиной, отчего же не вступилась за свою любимицу? Вместо этого тихо ждала, пока Дима ее выпрет. Где логика?
Мать стояла молча, смотрела на него круглыми глазами и держала в руках фото Наны в золоченой рамке. То самое, которое Анаит пыталась спрятать от Димы в самый первый рабочий день.
Нана подарила эту фоторамку Анаит, а Анаит Диме. И вот теперь вещицу держала в руках его мать. На том снимке дочка — вылитая копия бабушки в детстве. Должно быть, она это заметила, не могла не заметить.
Глава 52. Грани материнской любви
— Мама, что случилось? — спросил Дима хриплым голосом. — Где Ани?
Татьяна смотрела на сына влажными от слез глазами и не могла сказать ни слова. Горло прочно сковало немотой.
Впрочем, она уже целые сутки была сама не своя, словно в прострации, и не могла выдавить из себя ни слова. Все прокручивала в голове сцену, где Анаит брала за руку девочку с удивительно знакомыми карими глазами и уводила ее прочь.
Татьяна не вступилась за Анаит, не преградила ей путь, не побежала следом, хотя чувствовала — надо. И с каждой минутой, с каждым часом, что проходил после ухода нежеланной будущей невестки, она кристально ясно понимала, что совершила ужасную ошибку.
— Сыночек, — наконец спросила она надтреснутым голосом, — ты мне только одну вещь скажи! Эта девочка на фото, это твоя дочка, да?
— Да, мам, — кивнул он. — Девять лет назад Анаит родила от меня девочку. Мы недавно встретились, взыграли чувства, а потом я узнал про ребенка… Теперь мы семья. Мам, Анаит вышла? Кристина что-то ей сказала? Где Ани?
Острый приступ дежавю болезненной судорогой прошил тело Татьяны. Она на миг закрыла глаза и словно оказалась в прошлом. Когда-то Дима уже стоял перед ней такой же обеспокоенный и спрашивал: «Мам, где Ани? Где Ани? Где?»
— Прости меня, сыночек, я не знала! — сказала она, глотая слезы. — Я тогда не знала…
— Что не знала?
Дима взъерошил волосы, прямо как делал это в юности, когда сильно нервничал. Ее красивый, статный сыночек, любимый настолько, насколько умело любить ее черствое сердце. Он стоял перед ней и сходил с ума от волнения, а она была перед ним бесконечно виновата.
— Димочка, прости меня, дуру! — проговорила Татьяна, прижимая к груди фоторамку. — Я, когда ее выгоняла десять лет назад, не знала, что она от тебя беременна! Если бы знала, я бы никогда… Собственную внучку своими руками… собственную кровиночку…
— Что ты сделала, мама?! — взревел Дима и уставился на нее горящим взглядом.
— Помнишь, у меня вырезали аппендицит, я пришла домой злая, а там твоя Анаит… Ну я и…
В эту самую минуту она увидела, как лицо Димы перекосило, во взгляде появилась страшная обида и, что еще хуже, разочарование. Разочарование в ней.
Татьяна съежилась от тяжелого взгляда сына, вся скукожилась, прикрыла рот ладонью, громко всхлипывая.
— Так это ты ее тогда выгнала?! — взревел он, а потом навис над ней: — Мам, я десять лет думал, что она меня бросила из-за ерунды. Как ты могла?! Ты же видела, как я мучился, пока лежал в больнице… Как ты посмела тогда соврать мне, что ходила к Анаит? Что она замуж за другого ради денег собралась? Как ты посмела… Это предательство!
Татьяна утерла слезы, на секунду прикрыла глаза, вспомнила то страшное время. Ее сынок почти умирал в больнице, а она ровным счетом ничего не могла с этим поделать. Даже участковый — и тот ничем не помог. Эти гады, Марияны, от всего откупились, отплатились.
Что ей было тогда делать? Потакать желанию сына связаться с Анаит? Да его, дурака, убили бы за эту девочку…
— Да, сыночек, я соврала! — закричала она сквозь слезы. — Я соврала тебе в больнице, и не жалею… Я защитить тебя хотела от этих иродов! Чтобы ты больше не лез к ней, чтобы тебя больше не били! Я за жизнь твою боролась… Тебя без малого не сделали инвалидом!
Дима отшатнулся от нее, как будто она врезала ему пощечину. С болью в голосе проговорил:
— А из дома ты тогда Анаит выгнала тоже чтобы меня защитить?
— Да… — кивнула она, смахивая снова набежавшие слезы. — Я хотела, чтобы ты выучился, чтобы стал большим человеком. А какая учеба, когда на тебе голодный рот? Я испугалась, что ты со своей любовью все на свете забудешь, по ветру молодость пустишь… Шутка ли жениться в восемнадцать…
— Эта девочка сама дочь растила без меня! — взревел Дима с болью в голосе. — Снимала квартиру, училась, работала и растила. Я должен был быть рядом! С ней…
— Прости меня, сыночек! Если бы я знала, что она с ребеночком, я бы сама ей помогла…
— Ты не у меня прощения проси, а у нее, — зарычал Дима зло. — И у Наны. Ты перед ними виновата!
— Я попрошу! — Татьяна с чувством закивала. — Ты только их найди, сыночек! Найди!
