он, всегда хотят.
Я хочу спросить, откуда она это знает. Но я этого не делаю.
— Я знаю, — это все, что я говорю, а затем откидываюсь на импровизированную подушку, которая была оставлена для меня, уставившись в потолок.
Больше всего на свете я хочу забыть ощущение рук Алексея на мне, его пальцев, скользящих по моему телу, его жалкого члена внутри меня. Я хочу притвориться, что этого никогда не было, но я не могу. Я даже не могу избавиться от его запаха, все еще липнущего ко мне, оставшегося от его потной кожи, скользящей по моей.
Я боюсь засыпать, потому что не хочу видеть сны. Но в конце концов, мое измученное тело сдается, и я проваливаюсь в глубокий сон, к счастью, без сновидений.
***
Где-то ранним утром я просыпаюсь от звука чьего-то плача, тихих вскриков и заикающихся всхлипываний, доносящихся ко мне по воздуху с кровати Аники и Елены. Я мгновенно вскакиваю, поднимаю свое измученное тело с пола, ощущая боль в каждой косточке и мышце, когда направляюсь прямиком к их кровати.
— Шшш, — шепчу я, протягивая руку к Анике, которая извивается под одеялом, ее маленькие кулачки бьют по ним, как будто она пытается отбиться от кого-то. — Все в порядке, милая. Это просто дурной сон. Просыпайся, детка. С тобой все в порядке.
— Мы дома? — Шепчет она, ее глаза все еще плотно закрыты. — Мы вернулись домой, мама?
Я втягиваю воздух, моя грудь сжимается, когда я чувствую, как слезы подступают к моим глазам. Я не знаю, достаточно ли Аника проснулась, чтобы увидеть, что это я держу ее, а не ее настоящая мать. Хотя прямо сейчас, когда я отчаянно жажду чего-нибудь, что заставило бы меня почувствовать что-то хорошее, я не могу заставить себя беспокоиться.
— Пока нет, — шепчу я, притягивая ее в свои объятия. К счастью, Елена все еще спит, каким-то образом не разбуженная плачем сестры. — Мы скоро будем, я обещаю. Как только твой отец приедет за нами, он заберет нас домой.
— Он уже идет? — Затем глаза Аники приоткрываются, она смотрит на меня сквозь слезы, все еще текущие по ее покрасневшему лицу. — Папа действительно придет за нами?
— Он сделает все, что в его силах. — Я целую ее в макушку, отчаянно желая пообещать ей, что это так, и в то же время не желая лгать ей. — Я знаю, что он ищет нас прямо сейчас. Он сделает все, что в его силах, потому что он так сильно любит нас. — Я не уверена, что меня, мрачно думаю я, укачивая Анику, пока ее рыдания затихают, но их он очень сильно любит. Но я не говорю этого вслух. Анике нет необходимости это слышать, и это не то, что она может понять. Лучше, чтобы она думала, что ее отец глубоко любит всех нас троих, что мы крепкая, непоколебимая семейная ячейка.
Я так сильно хочу, чтобы это было правдой.
Я слышу тихие звуки плача с другой стороны комнаты и понимаю, что Ана проснулась, вероятно, от шума, который создала Аника.
— Все в порядке, — слышу я шепот Саши. — Все будет хорошо.
Я поднимаю глаза и вижу Ану, свернувшуюся в клубок, ее руки прижаты к лицу.
— Нет, — бормочет она сквозь пальцы, ее плечи трясутся. — Это не нормально. Больше никогда, ничего не будет хорошо…
— Будет, — настаивает Саша с удивительной горячностью, учитывая тот факт, что я знаю, что у нее похожие опасения. — Ана, они найдут нас…
— А до тех пор? — Голос Аны начинает повышаться, что является признаком приближающейся панической атаки, и Саша хватает ее за руку, чтобы попытаться успокоить, но уже слишком поздно. — Ты слышала, что он сказал, — выдыхает она. — Я ничего не стою. Я слишком испорчена. Так что же он собирается со мной делать? Что происходит с женщиной в этом мире, которая ничего не стоит для мужчины?
Теперь она плачет по-настоящему, икает и сотрясается от рыданий, почти задыхается. Тем не менее, все мы замерли при ее последних словах, их вес повис в воздухе и медленно оседает.
Что происходит с женщиной в этом мире, которая ничего не стоит для мужчины?
Ни у кого из нас нет хорошего ответа на этот вопрос. Не здесь. Не сейчас.
— Они найдут нас, — отчаянно шепчет Саша, глядя на меня в поисках помощи, но я поглощена детьми. Аника снова начинает плакать, всеобщая печаль в комнате снова подстегивает ее эмоции, и Елена начинает просыпаться, хныча и выглядя смущенной и расстроенной, когда она слышит весь плач вокруг себя.
— Пожалуйста, девочки, — шепчу я, с тревогой поглядывая на дверь и пытаясь их успокоить. — Мы должны вести себя тихо, хорошо? Я знаю, нам всем страшно, но мы не можем быть громкими.
Но уже слишком поздно. Я слышу шаги в коридоре, и я надеюсь, что это просто один из охранников идет, чтобы отругать нас и сказать, чтобы мы успокоились. Но когда дверь открывается, я вижу начищенные ботинки, и мой желудок сжимается, когда Алексей входит в комнату.
17
КАТЕРИНА
Он уже одет, несмотря на ранний час, и по раздраженному выражению его лица я могу сказать, что мы его побеспокоили. Он морщится, когда смотрит на кровать, где я сижу с девочками, я вздрагиваю, и это все, что я могу сделать, чтобы не отпрянуть назад.
— Что происходит? — Требует Алексей, раздражение окрашивает каждое его слово. — Почему эти соплячки не затыкаются? А та, что калека, она всегда такая?
— Она напугана, — шипит Саша, к ней возвращается часть самообладания, когда она поворачивается, чтобы свирепо взглянуть на него. — Она ничего не может с этим поделать. Ты не первый мужчина, который…
— Который что? — Глаза Алексея блестят, его взгляд фиксируется на Саше. — Давай, продолжай, — говорит он, и она вздрагивает, бледнея, когда понимает, что сказала слишком много. — Скажи мне, что я делаю. Я хотел бы знать.
— Ты держишь нас в плену! — Аника вырывается из круга моих рук, наклоняется ко мне и смотрит прямо на Алексея так, как может смотреть только девятилетний ребенок, не имеющий понятия о том, в какой опасности мы находимся. — Ты плохой человек! И она напугана, потому что ты плохой человек!
Медленная улыбка изгибает губы Алексея.
— О, значит, она может говорить, а не только плакать. — Он ухмыляется, делая несколько шагов ближе к кровати, когда мои руки сжимаются вокруг Аники, мой пульс предупреждающе ускоряется. — Ты не должна бояться, малышка. Я не собираюсь причинять тебе боль. Я собираюсь найти тебе нового папочку, того, кто будет очень хорошо заботиться о тебе, пока ты будешь хорошей девочкой. Ты можешь быть хорошей девочкой, не так ли?
Аника не понимает двойного смысла этих слов, но я, безусловно, понимаю. Я чувствую, что начинаю дрожать, гнев закипает
