Прошло три месяца. Айла в детском саду, а мы с Лукасом встречаемся в кафе в центре города, рядом с его офисом в Корнхилле.
Я беру кофе. Лукас – кофе и миндальное печенье. В ожидании заказа я гляжу на него: мне кажется, его правая рука уже приросла к новенькому «Блэкберри», с которым он прямо-таки не расстается. Я так хочу чувствовать родственную связь между нами, но она почти не ощутима. У моего высокого и широкоплечего брата светло-каштановые волосы и голубые глаза. Каждое утро перед работой он проводит много времени в тренажерном зале; а в выходные еще и наматывает круги по парку на велосипеде. Он очень дисциплинирован и выглядит безукоризненно. Одевается неброско, носит короткую стрижку, узел на его галстуке всегда идеален. Лукасу чуждо любое проявление суеты; все в его жизни должно быть просто и под его контролем. Я кладу перед ним миндальное печенье и ставлю его чашку кофе.
– Спасибо, – бормочет он, сосредоточенно стуча по клавишам телефона.
– Что все это значит, Джен? – спрашивает Лукас, закончив писать сообщение. И вгрызается в печенье.
Я верчу пакетик сахара в пальцах, не зная, с чего начать.
– Речь об Айле, – говорю я и чувствую, как от нервов у меня сосет под ложечкой. Перед глазами встает письмо из больницы, которое пришло неделю назад. «Спасибо за присланные материалы… Мы считаем, что Айле может быть сделана данная операция…»
Я не кричала и не прыгала от радости. Чувства у меня были смешанные. С одной стороны, я хотела, чтобы нам отказали – тогда у нас просто не было бы выбора. И мы бы жили, как раньше. Привыкли бы. Но когда я прочитала строчку: «После операции способность Айлы сидеть, стоять и ходить улучшится, и ее общее состояние станет более приемлемым…» – я была просто счастлива посмотреть на ситуацию иначе, цепляясь за единственный проблеск надежды с тех самых времен, как моей дочери поставили диагноз – ДЦП.
– Так что там с Айлой? – подсказывает мне Лукас.
– Я собираюсь повезти ее в Америку.
– Ага. На каникулы?
– Не совсем. На операцию, после которой она сможет лучше ходить.
Я рассказываю, как мы с Лиззи снимали Айлу в ее купальном костюме – как она сидит на стуле, стоит на коленях и ходит с ходунками, чтобы доктор мог посмотреть и решить, возможна ли операция.
– Айла не знала, что происходит. Мы включали музыку, чтобы отвлечь ее, бедняга так замерзла в своем купальнике, ты же знаешь, как она быстро мерзнет.
– Джен, у меня мало времени.
– Так вот, я уже сказала, что нашла одну клинику в Америке, и там согласились оперировать Айлу. Но это дорого.
– Ага.
Я называю сумму.
Никакой реакции.
Спроси его. Просто спроси его.
– И в чем заключается операция, как от нее станет лучше?
Я кратко описываю процедуру, и Лукас кивает. Он совершенно спокоен и не отвечает ни слова. А вот я уже хочу, чтобы он сказал хоть что-то.
Я прокашливаюсь.
– Так вот, я тут подумала…
Конечно, он уже давно понял, о чем я подумала, но облегчать мне задачу, судя по всему, не намерен.
– Я, эээ, ну, я подумала, что ты мог бы одолжить мне денег.
Я не решаюсь смотреть ему в глаза.
– Бабушка обещала полететь со мной…
– Конечно.
В его голосе слышится обида. Я поднимаю голову.
– Прости?
– Здесь же дело, как всегда, в тебе, Джен, не так ли?
Ничего не понимаю.
– Поясни, пожалуйста.
– Ах, так ты не поняла еще? Зачем мы переехали в Корнуолл? Из-за тебя, Дженьюэри, – я однажды подслушал, как дедушка с бабушкой говорили, что если бы тебя снова стали дразнить, то мы бы снова переехали. Получается, мои чувства им всегда были по барабану, ведь правда же?
– Лукас, это не так, бабушка с дедушкой всегда заботились о тебе!
Лукас качает головой. Он покраснел.
– Нет, Джен, им и в голову не пришло, что у меня в Лондоне были друзья. Они даже не поинтересовались ни разу, как у меня дела в школе, не дразнят ли меня…
– Но ведь у тебя все было хорошо? – недоумеваю я.
– А по-другому бы не получилось. У меня не было выбора. Это было не важно, во всяком случае, если с тобой все было в порядке. Бабушка все время повторяла, как ты похожа на маму, и поэтому меня не удивляет, что ты у них с дедом была любимчиком.
– Я никогда не была любимчиком, – говорю я. Как жутко!
– Я не…
– Не притворяйся, Дженьюэри. Ты была той дочерью, которую она потеряла. Естественно, она любит тебя больше, чем меня.
– Но, Лукас, она любит тебя, что ты…
– А потом была эта история с Дэном, и снова они приняли твою сторону?
– Как будто я сама захотела оказаться в таком положении! – в первый раз за вечер я повышаю на брата голос.
– Только и слышу: «Дженьюэри это, Дженьюэри то». Одна и та же безумно воодушевляющая речь – давайте поддержим нашу любимую Джен. «Милая, мы с тобой!» А кто я и что нужно мне – это им безразлично.
– Потому что ты сам не подпускаешь их близко. И меня.
– А теперь еще операция Айлы, ну-ну.
– Ты думаешь, мне охота добровольно подвергать дочь всему этому ужасу? Ты что, думаешь, я в восторге от этого всего, что ли…
– Просто попроси у Лукаса, – обрывает он меня. – Могу поспорить, именно так вы с бабулей и сказали. Лукас будет не против. У него денег много.
Я тянусь к его руке, но он отдергивает ее.
– Лукас, я никогда о тебе так не думала, и мне не то чтобы очень легко у тебя такое просить. Жаль, что приходится, но я верну тебе все, каждый пенни.
– Нет, – говорит он, вскочив с места и натянув куртку, – вы трое как-нибудь с этим сами справитесь. Как, впрочем, и всегда.
– Лукас, погоди!
Лукас оборачивается, возвращается к столу.
– Я никогда не чувствовал себя частью нашей семьи.
В его глазах слезы – я никогда его таким не видела.
– Я всегда был для них вторым. И я не хочу это терпеть. И не буду.
Лукас убегает, бросив лишь короткий взгляд через плечо.
Я вытираю слезы. Понимаю, что он обиделся совсем не из-за денег. Я понятия не имела, что его ревность кроется так глубоко, что он так долго таил на нас всех обиду. А я, дурочка, продолжала надеяться, что в один прекрасный день мы станем друзьями. И не хотела верить, что уже давно потеряла брата.
Я звоню бабушке и рассказываю про встречу с Лукасом, и бабуля приходит в ярость.
– Я позвоню ему! Разве ты не пообещала все вернуть, как он мог…
– Бабуль, не надо! – перебиваю я ее. – Оставь его в покое. Я придумаю еще какой-нибудь способ собрать денег.
– Но вы не должны! Иногда мне кажется, что у Лукаса вовсе нет сердца.
Я вижу слезы в глазах брата и слышу гнев в его голосе.
– Есть, – говорю я спокойно. Я не могу заставить себя рассказать бабуле, что он говорил про них с дедушкой еще. Она была бы раздавлена.
