Вечером накануне отлета я сидела на полу своей комнаты в куче выкинутых из шкафа вещей. Куча была очень небольшой: одеваться я не умела никогда. Степаныч в свое время воспитал меня так, что мне было абсолютно все равно, что на мне надето, и даже цыганки-соседки с их маниакальной любовью к шмоткам не смогли меня изменить. Свободные деньги я в основном тратила на книги. В моем распоряжении были две пары джинсов: на каждый день и на приличный выход, платье для похода к цыганам: черное, с широкой юбкой ниже колен и рукавами до локтя, несколько свитеров и кофточек с рынка, две пары туфель и разбитые кроссовки. У меня не было даже купальника, поскольку я никогда не ездила на море и вообще не выезжала никуда дальше Крутичей. Таким образом, весь мой гардероб свободно уместился в полиэтиленовом пакете с портретом Джеки Чана.
Милке я сказала, что уезжаю в деревню. В другое время подруга, может быть, и почуяла бы неладное, но сейчас она пребывала в полной растрепанности чувств и только пробурчала:
– Кати-кати... Все меня бросают, сволочи, а не родственники...
– Поехали со мной, – нахально сблефовала я, зная, что Милка с места не тронется.
– Да сейчас... Послезавтра мать с ребятами приезжает. Господи, только бы смертоубийства не вышло! Ты давай возвращайся поскорей, Колька тебя боится, ведьма – говорит...
– Ладно. А ты мои цветы не забывай поливать.
Утром приехал Жиган, поискал глазами чемодан, не найдя, мрачно посмотрел на меня:
– Не собралась, что ль, до сих пор?
Я предъявила ему свой пакетик. Жиган хмыкнул:
– Сирота казанская... Ну, это сама донесешь. Давай спускайся, я внизу в машине жду.
Я подавила желание запустить в него чем-нибудь потяжелей и пошла как следует полить напоследок цветы: дни стояли жаркие, а Милка всегда страдала забывчивостью.
В Шереметьево мы приехали, как и положено, за два часа до вылета, и с каждой минутой сидения в аэропорту я нервничала все больше и больше. Суета вокруг, толпы людей с детьми и чемоданами, громкоговоритель, громыхающие тележки носильщиков, крики и шум выводили меня из себя. К тому же мне впервые предстояло лететь на самолете, я отчаянно трусила, а при мысли о том, что меня может начать тошнить при Жигане, заранее становилось дурно. У меня была с собой пара романов, но читать в таком галдеже было невозможно, и я провела это время, рассматривая одежду на женщинах. К моменту объявления посадки на рейс я была повергнута в полное уныние. Выражение Жигана «сирота казанская» было оскорбительным, но как нельзя более точным; впервые в жизни я задумалась о том, как плохо одеваюсь, и впервые в жизни это испортило мне настроение. Но что-то менять было уже поздно: Жиган встал, без всякого почтения хлопнул меня по плечу, и мы пошли к стеклянным дверям, ведущим на летное поле.
Перелет, к моей радости, прошел нормально. Конечно, при взлете у меня начался мандраж, и я сидела, вцепившись намертво в ручки кресла, чем вызвала ехидную гримасу Жигана, но когда самолет выровнялся, я очень быстро пришла в себя и прилипла к иллюминатору. Белые нагромождения облаков и прозрачно-синие полосы неба между ними привели меня в восторг, и я почти половину пути сидела, разглядывая эту сказочную небесную страну. Жиган рядом делал вид, что спит, но я видела, как он разглядывает меня из-под опущенных век. Потом я обнаружила в кармашке на кресле яркий журнал, погрузилась в чтение и очнулась, когда уже объявили посадку.
Выгрузка из самолета, таможня, паспортный контроль, огромный аэропорт Анкона – и вот я уже стою, ошарашенная, на тротуаре перед автострадой, а Жиган командует из кабины черного «Рено»:
– Долго тебя дожидаться? Рот захлопни, и поехали!
Я закрыла рот, и мы поехали.
Жиган привез меня в маленькую уютную гостиницу с очаровательным названием «Джульетта». Хозяйка, женщина не первой молодости, но с великолепной фигурой, похожая на Софи Лорен, видимо, знала Жигана, потому что встретила его с распростертыми объятиями и быстро, улыбаясь, заговорила по-итальянски. К моему удивлению, Жиган ей отвечал: хоть и раз в пять медленнее, но все же внятно.
– Александра – синьора Даниэла, – представил он нас друг другу.
– Бон джорно, – пробормотала я, вспоминая свой небольшой запас итальянских слов, почерпнутых у Степаныча и из кино. Сеньора Даниэла пришла в восторг, застрекотала с удвоенной энергией, расцеловала меня, как родственницу, в обе щеки, подавила изумление при виде моего багажа и лично повела меня на второй этаж в мой номер. Идя за ней, я услышала, как Жиган орет снизу:
– Эй, Сашка, мне с тобой возиться больше некогда! Если чего – звони на трубу! Шкипер вечером сам приедет!
– Жиган, стой, сволочь! – завопила я, до смерти перепугавшись при мысли, что остаюсь одна в чужом городе. Но его уже и след простыл. Синьора Даниэла посмотрела на меня смеющимися карими глазами, поцеловала кончики пальцев и сказала:
– Che diabolo, vero? Bel’uomo... [15]
Видимо, она решила, что Жиган – мой любовник.
– Обычная свинья, – проворчала я по-русски. Хозяйка широко улыбнулась, поколдовала с ключом и распахнула передо мной двери большой светлой комнаты.
Это был самый обыкновенный гостиничный номер, но мне он показался сказочным. Когда синьора Даниэла, оставив мне ключи, удалилась, я еще долго бродила по комнате, ступая босиком по мягкому бирюзовому ковру, разглядывая голубые обои, жалюзи, репродукцию Рафаэля на стене, мягкое покрывало на огромной кровати, сверкающую ванную, белейшие полотенца, телевизор и мини-бар в стене.
– Элементы сладкой жизни, – сказала я самой себе, подходя к открытому окну. Узкая улочка была залита солнечными лучами. По ней с треском проносились мотоциклы, которых, к моему изумлению, было больше, чем машин, откуда-то доносилась музыка. На асфальте возле автобусной остановки сидел, вытянув длинные ноги в драных джинсах, огромный негр. Он поднял голову, увидел меня, свешивающуюся из окна, и неожиданно широко улыбнулся. Я улыбнулась в ответ: негр напомнил мне Ману, – вернулась в комнату, прилегла, не раздеваясь, на широченную кровать – и заснула в одну минуту.
Меня разбудил звонок. Был уже вечер, за окном стемнело, и, вскочив в потемках от пронзительной трели, я с трудом сообразила, где нахожусь. Кое-как отыскав выключатель, я зажгла свет и поняла, что надрывается белый гостиничный аппарат на тумбочке. Я неловко сорвала трубку. Голос Шкипера – который сообщил, что он ждет меня внизу, в ресторане.
Я бросила трубку на рычаг и забегала по комнате. С одеждой была проблема: во время перелета и поездки под итальянским солнцем топик пропитался потом, так что надеть свои единственные приличные джинсы мне оказалось не с чем. К счастью, на дне пакета нашелся коротенький зеленый сарафанчик, купленный месяц назад на барахолке. Выглядел сарафан крайне легкомысленно, но, поразмыслив, я решила, что это все же лучше, чем плохо пахнущий топик.
