– У меня тоже не получилось, – прошептала Таня.
Все оказалось просто и одновременно сложно.
Они сидели в темной, неуютной кухне съемной квартиры. Иван настоял, чтобы выключили свет.
– Тут убого и грязно. Я не хочу, чтобы ты это видела. Просто без тебя все не имело смысла.
– Это неважно, – промолвила Таня.
– В жизни важно все, – неожиданно грустно произнес Иван. – Каждая минута. Каждый поступок. Мы сами распоряжаемся своей судьбой, но и она распоряжается нами. Я ведь никогда не рассказывал тебе про Макса. Считал, что у меня нет брата. А не бывает так, что ты что-то вычеркиваешь и начинаешь с чистого листа. Лист чистый, но черновик никуда не денется. Мама очень любила его. Всегда. Поэтому пыталась оправдывать даже тогда, когда Макс начал воровать у нас. Она говорила всякие глупости, а я злился и считал, что надо выкинуть этого подонка из нашей жизни, и все наладится. Чем глупее человек, тем проще ему кажется жизнь. Я был очень-очень глупым. Ушел от них, бросил маму с ее слепой любовью к недостойному сыну. Забыл, что меня она тоже любила. Я не думал, что могу сделать кому-то больно. Ведь я же не хотел этого. Макс вынес из дома все. Я изредка звонил и приезжал, когда он отсутствовал, рассказывал маме про тебя, она, видимо, передавала Максу. Маму я не осуждаю, я перед ней очень виноват. Представляешь, два сына, один – игрок и вор, а другой – безбашенный искатель приключений, за которого каждую секунду страшно. Я потом понял, что ты меня бросила из-за этого. Невозможно находиться рядом с человеком и всю жизнь за него бояться. А ведь когда любишь по-настоящему, то боишься. Каждую секунду. Сейчас вот маме совсем плохо, и я боюсь. А сделать ничего не могу. У меня друг, Яшка, разбился. Прыгал и сорвался с крыши. Он тоже считал, что жить нужно легко. А легко не получается. Я сидел у него в больнице, пока не приехали его родители. Знаешь, Тань, я только тогда осознал, какую боль мы иногда причиняем своим близким словами, поступками, даже мыслями. Когда врачи сказали, что он скорее всего останется парализованным, он лежал и плакал. А Яшка таким отвязным всегда был. Этакий крутышка, которому все нипочем. И тут лежит, плачет и даже сопли вытереть не может. Мать его с приступом прямо там слегла. Еле откачали. А отец орал и плакал, плакал и снова орал. И я вот только тогда понял, что жизнь – она такая, как там, в этой вонючей палате с «утками» под кроватями. Одно неловкое движение – и ты на его месте. Одна ошибка – и жизнь рушится. Я свою чуть не разрушил, потеряв тебя. А ведь казалось, подумаешь… Одно неверное движение – и ты инвалид. Одно неверное слово – и ты одинок. Не временно, а навсегда. Знаешь, как страшно, когда что-то навсегда?
– Знаю, – кивнула Таня. – Я теперь много чего знаю.
– Я тоже.
Иван помолчал и вдруг улыбнулся. Его улыбку Таня не видела – она чувствовала. Как чувствуют только очень близкого человека.
– А Яшка уже на костылях ходит. Я у них там несколько месяцев жил. Он из Сибири. Хорошо там. Мы разговаривали много – с ним, с его дедом. Дед классный. Я, Тань, теперь про жизнь много чего знаю.
– Чего ты знаешь! – Она потрепала его по макушке, привычно пропустив сквозь пальцы торчащий жесткий вихор.
Иван поймал ее руку и прижался к ней губами:
– Ты прости меня, прости за все. Макса я вытащу. Еще не знаю как, но вытащу. И деньги тебе отдам.
– Слушай, я с вашей семьей больше денежных дел иметь не желаю. Будем считать, что я оплатила собственную глупость. Глупость – она всегда дорого стоит, – усмехнулась Таня.
Если вся жизнь кажется вам тотальным невезением, значит, вы что-то упустили. Не бойтесь искать и ошибаться. Не бойтесь прощать и просить прощения во имя любви. Она есть. Она всегда была и будет. Она рядом. Надо просто верить. И однажды все непременно получится.
– А пошли завтра в кафе у твоей работы? – Иван снова улыбался. И Таня снова это чувствовала. – И начнем все заново. Мы не зачеркнем то, что было. Мы просто попробуем еще раз. Раз уж теперь мы знаем, как нельзя, то ошибок будет меньше.
– Ты приглашаешь?
– Да, девушка, я вас приглашаю.
– А сюрпризы будут?
– Только банальные.
– Я обожаю банальные сюрпризы…
