– Молодчина! – Мэри Лу чувствительно хлопнула Джейд по спине. После собственного развода Мэри Лу решила, что лучшие свойства женщины выявляются вовсе не в замужестве. Заказав особым образом приготовленного окуня – Мэри Лу всегда любила хорошо поесть, – она вновь повернулась к Джейд.
– Итак, ты ищешь работу. Джейд кивнула.
– Ну так у меня есть для тебя работа, – объявила Мэри Лу и в своей обычной ужасающей манере подходить к делу издали вернулась к столь памятному для Джейд 1976 году.
Переходный для Джейд, этот год и в мире моды был переходным. Безумное увлечение макси-юбками в начале семидесятых на протяжении двух последующих лет постепенно сошло на нет, и к середине десятилетия все пришло в норму. В моду вошли классические крепдешиновые и добротные шерстяные юбки – консервативный стиль соответствовал консервативным умонастроениям. Мало кто слышал о Перри Эллисе; еще в середине шестидесятых Норма Камали превратила скромную лавку на втором этаже кирпичного здания на Мэдисон-авеню в модный сверхсовременный магазин; но теперь сюда заглядывали только редкие любители экстравагантных одеяний; потертые джинсы, потники, японские кимоно – всему этому только предстояло еще войти в моду. А сейчас вкусы колебались между строгими платьями в стиле Келвин-Холстон и просторными кожаными куртками от Клода Монтаны – эти последние несколько напоминали нацистскую униформу. Высшим шиком считался «стиль Энни Холл» – шизофреническая амальгама разнообразных деталей гардероба, извлеченных с чердака или обнаруженных в платяном шкафу у любовника: такого рода стиль точно отвечал духу времени.
– О настоящей моде все забыли, – говорила Мэри Лу, поедая вареного окуня, – и именно в этом забвении обнаружились неожиданные возможности. Помнишь Стива Хирша? – Джейд вновь кивнула. Стив был сыном Айры Хирша, президента фирмы по производству плащей, с которым Джейд приходилось часто иметь дело, когда она работала закупщиком одежды. Стив Хирш, забавный миловидный толстячок еврейского происхождения, разрабатывал фасоны платьев массового пошива; при этом он вел себя как наследный принц. В то же время Стив не был просто карикатурным человечком – он обладал незаурядным даром дизайнера. Когда Джейд появлялась в мастерской у Айры, Стив, знавший, что она хочет стать оформителем, показывал ей, бывало, свои образцы. Он всегда клялся, что ноги его не будет на Седьмой авеню – этом кладбище талантов. Он мечтал стать Художником и произносил это слово так, что Джейд угадывала большую букву. Со страхом и гордостью Стив признавался ей, что его весьма практичного отца эти мечты приводят в отчаяние.
– Теперь его зовут Стефаном Хичкоком.
– Ну и что? – Джейд слегка пожала плечами, бессознательно подражая манере Мэри Лу (хоть у Джейд был собственный стиль, она всегда считала, что настоящий эксперт по этой части – Мэри Лу). – Стефан Хичкок? Никогда не слышала.
Стив был педиком. Но и девочек не избегал. И всегда ему сопутствовал успех. Работая на предприятии отца, Стив разработал модель дешевого нейлонового плаща яркой расцветки. Отец наладил производство, и плащи под названием «Рейн дроп» ходко шли по двадцать долларов за штуку. Но Стива это мало волновало. Любому, кто готов был его выслушать, он говорил, что станет Художником. А «Рейн дроп.» – это просто счастливый лотерейный билет.
С ноября 1973 года по март 1975-го продолжалась депрессия, сопоставимая только со спадом 1929–1933 годов. Все продавалось, но никто ничего не покупал. Розничные торговцы всегда жаловались, что дела идут неважно, но на сей раз они не преувеличивали. Тем не менее 1 апреля 1975 года Стефан Хичкок появился у Мэри Лу, сияя, как блин на сковородке. На плече у него висела пластиковая сумка для одежды.
– Посмотрите, может, это вам понравится, – сказал он, расстегивая «молнию» на сумке.
На свет появилось вечернее платье, и вид его заставил Мэри Лу вспомнить, почему она в свое время решила стать закупщиком одежды. Сшито было платье из плотного светлого сатина, у него были длинные рукава и слегка приподнятые плечи. Скроенное по косой линии, оно тесно облегало фигуру, подчеркивая форму груди, талии и бедер. Спереди, по диагонали от левого плеча к правому бедру платье пересекало крупное павлинье перо, покрытое голубыми блестками и переливающееся целой гаммой цветов – золотистым, изумрудным, черным, Платье было выполнено в стиле тридцатых годов, такие носили во времена Кола Портера, когда в моде были лисьи манто и белый сатин. До совершенства довела некогда сходный образец Кэрол Ломбард.
– Потрясающе! – воскликнула Мэри Лу. – Три можете сделать?
– Разумеется, – Стив мог – и сделал.
– Платье пошло в розницу за тысячу сто долларов, – сказала Мэри Лу, продолжая свой рассказ. – В этот день, когда мы дали в «Нью-Йорк таймс» первое рекламное объявление, были проданы все три. Клиенты звонили из Чикаго и Далласа. Женщины буквально помешались на этом платье.
– Фантастика, – уж Джейд-то хорошо понимала, что платья за тысячу сто долларов не должны бы разлетаться за день.
– Дальше – больше, – сказала Мэри Лу. – На обложке «Уименс веар дэйли» появилась фотография дочери богача – торговца недвижимостью в платье с пером. Неожиданно выяснилось, что всем нужна продукция Стефана Хичкока. Его следующей работой стал темный жатый сатин – платье с серебряным бисером по обоим бокам, от подмышки до пят.
– Такого я еще никогда не видела, – продолжала Мэри Лу. – В нем даже я выглядела бы стройной. Я заказала три экземпляра, и их немедленно купили. – Рассказывая, Мэри Лу не забывала об окуне. За ним, чтобы не похудеть, – пирог с фруктами.
– Словом, Стив, – завершила свой рассказ Мэри Лу, – стал гвоздем сезона.
– Одного не пойму, – сказала Джейд. – Отчего я никогда о нем не слыхала? Если это такой замечательный талант, почему же он не добился успеха?
– А он добился успеха, – сказала Мэри Лу. – Такого успеха, что почти обанкротился.
Пока Стив продавал три платья там, три платья тут, ему хватало одного помощника и нескольких закройщиков. Но теперь, когда Мэри Лу заказала восемь и выставила их в витрине, интерес начали проявлять и другие магазины. Заказы пошли со всех концов страны. Неожиданно Стиву понадобились десятки метров ткани, огромное количество разного рода аксессуаров; теперь приходилось гнать работу к сроку и следить за поступлением денег. Художнику пришлось становиться коммерсантом. Художник внезапно оказался на территории бизнеса. И, сам того не подозревая, он совершил классическую ошибку: начал запаздывать повсюду и во всем. Наверное, этого можно было избежать, но ведь Стив всегда считал себя художником и потому никогда не интересовался финансовой стороной отцовского дела. Он вложил в производство полторы тысячи – все свои накопления, – но это было ничтожно мало. Он задолжал ткацким и пуговичным фабрикам, закройщики, работавшие по контракту, отказывались даже прикасаться к иголке с нитками, пока им не выплатят зарплату, а владелец фуры, которому он тоже задолжал, грозился перебить ему ноги, если Стив не рассчитается.
