— Завтра вечером можно. Ты как, Ируня, согласна?
— Вполне. А если будет не два килограмма, а, к примеру, кило восемьсот, что тогда?
— Ну, эта погрешность роли не играет, правда, мальчики? — перешла на высокие обертоны захмелевшая Эльвира.
— Заметано. А нельзя поменять качество на количество? — нашелся предприимчивый Григорий.
— Это как?
— Вместо одной рыбины — две по килограмму, а?
— Мы подумаем, — надменно отозвалась Эльвира, царственно кивнув Ирине.
Веселье продолжалось долго. Эльвира, уставшая хохотать над байками и шутками Григория, вдруг встала и предложила прогуляться к озеру.
— Попробуем воду, можно ли купаться, — позвала она Ирину.
— Ни в коем случае, Элли! С тобой пойду я, — встал Григорий. — Если тебя потащит к себе домой налим, Ире не справиться.
Они в обнимку, поддерживая друг друга, направились к воде.
— А чай вскипел? — поинтересовалась Ирина.
— Давно. Тебе с сахаром или со сгущенкой? — быстро откликнулся Виктор.
— С сахаром.
Он в отличие от своего друга был почти трезвым, разве что его карие глаза, большие и глубокие в свете костра, так и лучились ласковой грустью. Ирина старалась избегать его говорящего взгляда.
— М-м, какой аромат! — от удовольствия она закрыла глаза, обнимая ладонями чашку с чаем.
— Я туда листьев брусники и земляники бросил.
— Чудо! А сам почему не пьешь?
— И себе налью. Ты не устала на этом стуле сидеть? Погоди, я устрою тебе кресло.
Он вытащил из палатки надувной матрас и спальник, соорудил из них удобное сиденье, пригласил Ирину:
— Прошу!
Она уселась, вытянув затекшие ноги, и зажмурилась, упоенная неожиданным комфортом, душевной свободой, беззаботностью.
— Витя, расскажи о себе, — попросила она.
— О себе? — машинально переспросил он, думая о чем-то совершенно другом.
— Как ты жил все эти годы? У тебя семья?
— Да. То есть… Вот об этом как раз говорить не хочется.
— Хорошо. Расскажи о своей работе.
— Сейчас дела пошли в гору, поперло, как говорится. Тьфу, чтоб не сглазить. У меня небольшой бизнес — окна, двери, входные группы. Недавно заключил контракт со строительной фирмой, солидный контракт, если сравнивать с предыдущей мелочовкой. Так что…
Он замолчал, помешивая догоравшие в костре головешки. Ирина смотрела на бывшего одноклассника и не узнавала в этом большом и сильном мужчине того мальчишку, с которым проучилась все десять лет, — застенчивого, вихрастого, незаметного. Она вообще никого не замечала, кроме своего Кузнецова. Ах, Миша, Мишенька! У нее вдруг потекли слезы.
— Ира, ты чего? — растерялся Виктор, заметив ее мокрые щеки.
Он достал из кармана платок, подошел, промокнул слезы, сел рядом на стул.
— Так. Детство вспомнила, наших ребят, — она подняла глаза, полные слез, на Виктора. — Мишу Кузнецова.
Они помолчали. Вдруг Виктор кашлянул и тихо заговорил:
— Мы с Гришкой были недавно у него, оградку подправили. Ее дождями подмыло — покосилась. Надо бы и памятник подновить, фундамент кое-где покрошился. Думаю, на той неделе приедем, сделаем. Отец-то у него умер, некому этим заниматься.
— Умер?
— Скоро год будет.
Они снова замолчали. Ирина теперь уже спокойно, с тихой печалью вспоминала день похорон Миши Кузнецова, ее первой школьной любви. Было это в конце лета, когда они догуливали каникулы перед одиннадцатым классом. Он утонул, купаясь с ребятами в самом глубоком месте озера, где, как говорили, были не то омуты, не то воронки. Искали его долго, почти двое суток. Мать с отцом поседели за эти сутки. Их отпаивали валерьянкой, кололи уколы. Единственный сын, краса и гордость школы, умный, талантливый, добрый. «Какая пара!» — восхищались учителя на школьных вечерах, глядя на них с Мишей. Ему прочили большое будущее, а ей — счастливую семейную жизнь.
Ирина грустно улыбнулась одними губами, посмотрела на Виктора. Он как будто ждал ее взгляда. Так ждет верный пес — не мигая, терпеливо, боясь пропустить ответный взгляд.
— Ира, а как твои дела? Я видел твою дочку. Красавица.
— Спасибо. Но одной красотой жив не будешь.
— Что-нибудь не так? — осторожно спросил он.
— Все не так, Витя. Кувырком и наперекосяк. С мужем разошлась. У него теперь новая семья, маленький сын. Пробовала и я заново устроить судьбу, но не вышло. Не с теми меня жизнь сводит. Не везет, одним словом.
— Не знаю, уместно ли мое признание, — вдруг решился он на главные слова, которые Ирина давно прочитала в его глазах, — но я должен это сказать, иначе… Ира, я ведь всю жизнь любил только тебя.
— Я знаю, — как можно мягче сказала она. — Я замечала это, но…
— Понимаю. Ты любила Мишу. Но это не спасало меня от страданий. Черт возьми, ну и помучила ты меня!
— Прости меня.
— За что? Ира! За самое лучшее в моей жизни?
От переизбытка чувств он вскочил, начал ходить возле костра, сунув руки в карманы, нахохлившись.
— Ты знаешь, я даже поэзию полюбил благодаря тебе.
— Да?
— Хочешь, прочту самое заветное? — слегка иронизируя над собой, спросил он, но посмотрел с надеждой.
— Конечно, хочу.
В ночной тиши сокровенной, пронзительной болью звучало тютчевское:
Когда на то нет божьего согласья,
Как ни страдай она, любя, —
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя…
Ирина повторила про себя самую сильную строку четверостишья: «Душа, увы, не выстрадает счастья». И в самом деле не выстрадает. Но станет мудрее, тоньше, возвышеннее, ибо «выстрадает себя».
— Ребята! — раздался звонкий голос Эльвиры. — Айда купаться! Вода как чай.
Григорий с Эльвирой, будто дети, взявшись за руки, радостно блестя глазами и шумно дыша, подошли к догорающему костру.
— Не вода, а сплошной кайф, — подтвердил Григорий.
— Вы что, купались? — удивилась Ирина.
— Ага. Чего и вам желаем. Кончайте киснуть и бегом в воду, не пожалеете.
— А дно песчаное? — не поддавалась на уговоры Ирина.
— Песчаней не бывает. Как на Лазурном берегу.
— Может, окунемся? — неуверенно спросила Ирина.
— А пошли! — вдруг встрепенулся Виктор. — Давно по ночам не плавал.
— Только никакого плаванья, — строго сказала Ирина. — У берега окунемся и все.
— Эх вы, окунята мелкие! «Окунемся и все», — передразнил Григорий. — Мы с Элли на Березовый мыс сплавали, и ничего.
— Куда? — изумился Виктор. — На Березовый мыс? Ты рехнулся, Селиван! Ладно бы один, а то женщину заставил рисковать. Ну и му… Кхм! Чудак ты, Гришка, но на другую букву.
