— Здорово, правда? — спросил он, надевая очки.
— Бесспорно, — с улыбкой ответила она.
Уже несколько недель они собирались возле бистро и кабаре в Сен-Жермен-де-Пре, побуждаемые молодостью и любовью к жизни, переполнявшей их сердца. Встречались с друзьями, танцевали, пропускали по глоточку, просто общались. Этот уголок Парижа стал землей обетованною для молодежи, которая наслаждалась ощущением своего возраста. Их безудержность и жизнерадостность всем бросались в глаза. Они считали это своего рода компенсацией за время невзгод, даже если некоторые из ограничений в той или иной степени существовали до сих пор. Джаз, свобода, бесшабашность будоражили нервы и обостряли чувства. Все были молоды, красивы, и никто в мире не имел права становиться у них на пути.
Замечая в толпе лица друзей, Феликс и Наташа приветственно кивали. Один из них, верзила с пышной шевелюрой, показывал руками какие-то кабалистические знаки. Они поняли, что он отправляется в «Рюмери». Этот язык жестов был изобретен несколькими энтузиастами во время посещений таких вот заведений с пустыми винными погребами и жалкими запасами угля для отопления. Этот мир имел особые правила и особые коды, где свои понимали друг друга с полувзгляда, даже по манере держаться, и собирались в периметре с невидимыми непосвященным границами, которые простирались от набережной Малаке до набережной Конти, от площади Сент-Сюлпис и улицы Сент-Пер до улиц Дофине и старого театра Комедий. Это была их территория, там назначали встречи, на которые не приходили, зная, что все равно столкнутся где-нибудь на улице. Обменивались поцелуями и идеями. Все друг друга знали, словно были жителями одной деревни или членами одного клуба для привилегированных особ. Здесь были и признанные в этой среде художники, и прочие люди искусства. Кого тут не было, так это зануд и хвастунов.
Феликс и Наташа присели на твердые табуреты. Она пригладила юбку, в то время как он вытирал лоб платком. Ритм музыки все еще отзывался в их телах, они не могли не двигаться в такт с остальными. Девушке нравилась эта атмосфера, ощущение, что она живет полной жизнью. Ничего не имело значения, кроме настоящего момента, который будоражил их сердца. Феликс был таким же одержимым, как и она. Сбросив беспокойство и растерянность в вестибюле вместе с верхней одеждой, он пробирался по узкой, ведущей в погребок лестнице, пригибая голову, чтобы не удариться о низкий потолок. Раствориться в музыке, танце, в обществе сверстников было для него единственным способом обо всем забыть. «Я не хочу сидеть дома по вечерам, как законченный кретин», — однажды признался он Наташе. Она полюбила его еще больше, зная, что, в отличие от их приятелей, беззаботность для Феликса Селигзона была запрещенной роскошью. Питались плохо, спали мало, но это вызывало у них даже определенную браваду. Многие из их товарищей посещали театральные курсы или занятия по музыке. Бегали по книжным лавкам, искали у букинистов интересные книги, посещали выставки. Они были ненасытны и дерзки. Они хотели удивляться жизни, презирали конформизм, авторитеты и семейные обеды. Называли друг друга по имени и не придавали значения происхождению. Они не признавали ни родителей, ни прошлого. Они жили сегодня. А будущее? Им займутся тогда, когда оно наступит.
Феликс внезапно наклонился к ней и поцеловал в губы. Ощутив его страсть, она вздрогнула. Иногда он делал что-то спонтанно, заставая ее врасплох. Удивительно, но они никогда не говорили о любви, словно боялись вспугнуть ее неосторожными словами; не желали связывать себя обещаниями, которые казались принуждением и относились к миру взрослых. Они ведь были так молоды, так романтичны! Может быть, именно поэтому они до сих пор не были любовниками.
Сидя в баре, они слушали стихи смельчаков, которые карабкались на эстраду, как только музыканты делали паузу, и смеялись без всякого сочувствия вместе с залом, когда стихи казались им безвкусными, потом вместе со всеми вскочили и побежали к выходу. Они ехали в «Рюмери», где их ждал Люк, которого все почему-то называли Верцингеторикс[21].
— Привет, мученики! — крикнул он им, в то время как его соседи потеснились, чтобы дать новоприбывшим возможность присесть.
Люк сделал знак, чтобы принесли еще пунша.
— Как прошло возвращение твоей матери к семейному очагу? Она уже отошла от впечатлений?
Наташа скорчила гримасу. Ее мать вернулась быстрее, чем ожидалось. Рано утром она села в Берлине в вагон военного эшелона и через два дня была уже в Париже. После нескольких месяцев отсутствия она выглядела уставшей и расстроенной. Ксения не ожидала увидеть в своем доме целую толпу молодых парней и девушек, которые лежали на кроватях в спальнях, на канапе в салоне и, измученные бурной вечеринкой, спали беспробудным сном, так, словно их покусали мухи цеце.
— Можно было подумать, что кошка забралась в жилище мышей, — пошутила рыжая низкорослая девица, танцовщица из Оперного театра. — Я так еще никогда в жизни не пугалась. Но она оказалась такой любезной, твоя мать. Даже предложила нам позавтракать. Моя бы на ее месте надавала бы нам всем веником и им же вымела за двери.
— Она устроила тебе головомойку позже, не так ли? — обеспокоенно спросил Люк, наклоняясь к Наташе.
Он положил на нее глаз с момента их первой встречи и не скрывал этого, но старался сдерживаться, так как она была подружкой Феликса. Он просто решил дождаться своего часа, уверенный в непостоянстве молодости.
— Отнюдь. Гости для нее не проблема. Она лишь улыбнулась, узнав, что Надин и Мишель живут у нас уже несколько дней. Русские люди гостеприимны. Мы всегда привечаем друзей и путешествующих, — шутливо ответила Наташа.
Ксения в самом деле не удивилась, увидев в доме друзей дочери. Эти молодые люди были свободны, как ветер. Одна или две рубашки на смену в старом чемодане, несколько книжек, часто музыкальный инструмент, гитара или аккордеон, висящий на плече. Многие приезжали из провинции, чтобы попытать счастья в столице, другие не могли ужиться со сварливыми родителями. Хозяева дешевых гостиниц предоставляли им кредит до поры до времени, но в конце концов выгоняли на улицу, если они долго не платили по счетам.
— Что касается Надин, то мать разрешила ей остаться у нас на некоторое время, — продолжила Наташа. — А вот Мишель предпочел уйти.
— Неудивительно. Он целый год жил самостоятельно и больше не хочет отчитываться перед взрослыми. Нет так ли, дружок? — вмешался Феликс, смеясь. — Даже если жилье со всеми удобствами.
Сам Мишель, который сидел на другом конце стола, покачал головой.
