Блокнот мягко упал на ковер. Зачем он заставлял себя это читать? Что хотел доказать? Что боль еще жива? Она и так терзала его каждый день! Юдифь давно умерла, нет могилы, к которой можно припасть, но он все равно любил ее. Тогда зачем мучить себя? После всего, что он преодолел, единственное, что ему оставалось, – это как можно страшнее отомстить за нее.
«Нет, не только, сыновья должны узнать всю правду…»
Признания, запертые в сейфе, ждали своего часа, это будет последнее откровение.
«Подонок…»
Ненависть была неизлечима, как горе, и он удивился, как до сих пор жил с этими двумя чувствами. Борясь со слезами, Шарль нагнулся и гневно схватил блокнот. То, чего не смог выбить из него немец, каждый раз выбивали слова Юдифи. Он не мог встать, а только опустился на колени и, обхватив голову руками, зарыдал.
Через несколько минут зазвонил телефон, и Шарлю показалось, будто он проснулся от кошмара, отчаяние душило его. Еще никогда ему так сильно не хотелось отказаться от задуманного и уйти вслед за призраком жены, найти его, где бы он ни был. Поднявшись с ковра, Шарль одной рукой взял трубку, другой поправил галстук.
– Это ты, Шарль? У тебя странный голос… Уже поздно, я не думала, что ты здесь! Стюарт не прилетел этим самолетом, я нашла дома телеграмму, он задержится еще на неделю. Я тут подумала… Если у тебя нет планов, мы могли бы поужинать вместе.
Он сомневался лишь мгновение: в голове у него не было мыслей, он крепко вцепился в трубку.
– Буду у твоего дома через десять минут, – пробормотал он.
В конце концов, общество Сильви – это лучше, чем тишина и демоны из прошлого. Он имел право на эту маленькую слабость: ему был так нужен отдых.
Валлонг, 1959
Жepap Филип великолепен в роли Модильяни! Как он перевоплотился в своего героя! Жаль, что ты не видел этот фильм.
Отступив на шаг, Жан-Реми критически осмотрел свою картину, затем повернулся к Алену.
– Сейчас мало света, закончу потом. Налей нам чего-нибудь.
На самом деле работать он мог, только когда был один. Или же в присутствии Магали, – она навещала его почти каждый день. Между ними завязалась настоящая дружба, и это неудивительно. После назначения Винсена судьей в Прованс и возвращения семьи в Авиньон было вполне естественно, что Магали искала общества Жана-Реми. Ей трудно давался переход от статуса горничной к статусу светской дамы, и, хотя Клара помогала ей, Магали еще многому предстояло научиться.
Ален вернулся с кухни с бутылкой охлажденного розового вина, молча откупорил ее.
– Что-то ты сегодня молчишь, – заметил Жан-Реми.
В ответ он получил потемневший, непроницаемый взгляд. Полчаса назад Ален пришел на мельницу в очень плохом настроении и упорно молчал.
– Поужинаешь со мной? – рискнул предложить Жан-Реми, он начинал терять терпение.
– Как захочешь.
– Здесь или съездим куда-нибудь?
Художник позволял Алену сделать выбор всякий раз, когда тот доставлял ему радость поужинать с ним. Жан-Реми сам умел замечательно готовить, но знал несколько ресторанов с хорошей кухней за пределами долины Бо. Уже десять лет они были знакомы с Аленом, и художник с уважением относился к его скрытности. Эта скрытность однажды послужила причиной сильной ссоры, так что теперь Жан-Реми опасался возобновлять разговор.
– Здесь, – мрачно ответил Ален.
Он уселся на пол, поджав ноги. Ален очень походил на цыгана: стройная фигура, отросшие черные волосы, белая рубашка оттеняла загар. Июнь выдался солнечным и жарким, за несколько недель это был первый дождливый день.
– Дождь не повредит твоим посадкам? – спросил Жан-Реми.
– Нет… Он пойдет им только на пользу.
Сделав несколько глотков, молодой человек пристально разглядывал стакан. Немного выждав, Жан-Реми направился на кухню.
– Оставлю тебя наедине с твоими мыслями, пойду приготовлю ужин! – непринужденно бросил он.
Он избегал ссоры, особенно сегодня, ведь скоро они расстанутся на все лето. Эти ужасные каникулы, когда Ален скрывался в Валлонге вместе с кланом Морванов и забывал дорогу к мельнице. Хорошо еще, что его не останавливало присутствие Винсена, но с приездом Клары и Шарля все будет по-другому. Почему в двадцать семь лет Ален по-прежнему опасается бабушки и дяди? Ведь не в его характере бояться кого-то.
Раздосадованный Жан-Реми открыл холодильник. Утром он купил морского окуня, и если… На всякий случай. Вдруг все-таки… придет Ален.
– Ты сердишься?
Приветливый голос молодого человека мгновенно рассеял всю досаду Жана-Реми, но оборачиваться он не стал. Он нашел засахаренную дыню – отличное начало ужина, и укроп – им можно приправить рыбу.
– Тебе помочь? – не отставал Ален.
– Да, накрой на стол и налей мне розового вина, – с расстановкой ответил Жан-Реми.
Все еще не оборачиваясь, он достал из шкафа сковороду, кастрюлю и приправы. Было слышно, как Ален ставит приборы на стол, потом он почувствовал, что молодой человек стоит у него за спиной.
– Выпьешь со мной? Художник взял стакан.
– За тебя, – нежно проговорил он. – Может, все-таки расскажешь, что стряслось?
Он привык к резким перепадам настроения у Алена, но в этот вечер молодой человек был совсем не такой, как обычно. Не мрачный, а, скорее, нервный, беспокойный, будто хотел что-то сказать, но не мог решиться. Чтобы помочь его откровениям, Жан-Реми смерил его насмешливым взглядом.
– Мне ты можешь все сказать. Что с тобой сегодня? Ты ведь знаешь, я все пойму.
Он решил идти на этот риск. Даже если правда была неприятна, он предпочитал ее знать. Ален был свободен, у него бывали интрижки, в том числе с девушками, но, в конце концов, он всегда возвращался, и это было главное.
– Когда ты уезжаешь? – угрюмо спросил молодой человек.
От удивления Жан-Реми рассмеялся.
– На следующей неделе, когда приедет твое племя!
Он очень неохотно уезжал в Венецию, но там у него хотя бы были друзья, и это было лучше, чем ждать здесь, на мельнице, и знать, что Ален не придет. Да еще Клара постоянно присылала приглашения, и ему стоило немалых усилий отказываться. Из Италии художник отправится в Женеву, на вернисаж своей выставки: в этом году он очень много работал для этого. Дальнейших планов у него не было, но там он посмотрит, что-нибудь придумает по ситуации. Помолчав, он осторожно добавил:
– Я уезжаю в пятницу. Но если ты будешь занят, то я не обижусь.
Жан-Реми был убежден, что лучший способ общения с недоверчивым мальчиком вроде Алена – это предоставить ему полную свободу действий. С нервной улыбкой художник повернулся к кастрюле с кипящей водой. До сих пор он держал себя в руках, это стоило ему многих, очень болезненных усилий, но он должен был оставаться доброжелательным и понимающим, не выдавать своих чувств.
