В конце концов Корали перестает плакать. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, влажными от слез, и я теряюсь в этом проклятом темном пятне в ее радужке. Однажды я сказал ей, что это похоже на бушующий шторм на поверхности Юпитера, и это до сих пор так. Она самое потрясающее, очаровательное создание, которое я когда-либо встречал. Корали действительно похожа на птичку — маленькая, осторожная, замысловатая и красивая. И готова взлететь при первых признаках опасности.
— Мне нужно, чтобы ты сейчас ушла, — говорю я ей.
Ее лицо вытягивается, как будто она ждала этого с тех пор, как заговорила. Как будто она уже смирилась с этим.
— Да. Конечно. Все нормально. Я понимаю.
— Мне просто нужно время, чтобы все обдумать. Я не могу этого сделать, когда ты так на меня смотришь.
Корали кивает.
— Ты, вероятно, не сможешь простить меня, Каллан, но ты должен знать, что я сожалею о своем решении каждый день с тех пор, как попрощалась с тобой. Знаю, что должна была сказать тебе, и знаю, что должна была остаться.
Она отпускает меня и тихо выскальзывает из кухни. Я остаюсь, глядя сквозь гигантскую гребаную дыру, которую только что пробил в стене, в соседнюю гостиную, и впервые за двенадцать лет чувствую себя опустошенным. Это чертово облегчение.
Глава 22
Каллан
Никаких сюрпризов.
Настоящее
Я разговаривал с Малькольмом Тейлором только один раз. За все то время, что мы с Корали скрывались, фотографировали, яростно прижимались друг к другу в моей постели, избегали его, как только могли, когда старый ублюдок так упрямо контролировал ее, у меня был только один случай встретиться с ним лицом к лицу и поговорить по-настоящему. Сейчас мне это кажется странным, но тогда я почувствовал облегчение. Корали говорила, что он был твердолобым ослом, слишком заботливым, и я был готов поверить ей на слово и избегать его любой ценой.
— Но ты ведь никогда не подозревал, что он причиняет ей боль. В тот вечер, когда она уехала из города, она впервые заговорила об этом. Я помню, чувак. Помню, что тоже был шокирован, когда ты мне об этом сказал. Она всегда хорошо это скрывала. — Шейн дает мне третье пиво.
Я сидел дома и пытался все обдумать после того, как Корали ушла, но начал немного сходить с ума. Заглянул в «Уиллоуби» в поисках старого друга, с которым можно было бы поговорить, и мы отправились в «Чейз» — единственную забегаловку в городе, которой, похоже, удалось избежать модернизации. Мы с Шейном часто приходили сюда и напивались в хлам после смерти моей мамы. Даже не помню, сколько раз меня рвало в мужском туалете. С той скоростью, с которой мы пьем, я, вероятно, сегодня вернусь к этой традиции, хотя бы ради старых времен.
— Да. Я ни хрена не знал. Но часть меня чувствует, что я должен был знать так или иначе.
— Черт, чувак. Я все еще не могу поверить, что ты собирался стать отцом. Не могу поверить, что ты собирался стать отцом и не сказал мне об этом.
— Прости. Похоже, тогда мы все были полны секретов. — Я делаю очередной глоток своего пива, радуясь, что оно холодное, как лед, и не могу почувствовать, насколько оно дешевое и дерьмовое. — Не то чтобы мы тогда кричали об этом с крыш, понимаешь?
Шейн хмыкает.
— Ты злишься на нее? Винишь в том, что случилось?
Я замираю с бутылкой пива, прижатой к губам, глядя на жужжание желтого и красного света, отражающегося в зеркале бара от музыкального автомата позади нас. Мой разум, кажется, резко отключился.
— Не знаю, — отвечаю я, потому что это чистая правда.
Я не знаю, что, черт возьми, теперь должен думать и что чувствовать. Знаю, что люблю ее. И это никогда не изменится. Но считаю ли ее ответственной за смерть нашего ребенка? Было бы легко злиться и обвинять ее. Малкольм уже мертв, так что еще большая ненависть к нему не заставит меня чувствовать себя лучше. Ненависть к Корали, возможно, заставит меня почувствовать себя наконец-то праведным и свободным, способным вернуться в Нью-Йорк, не чувствуя, что потерпел неудачу в достижении чего-то с ней здесь, но это будет вынужденно. Она не лгала ради обмана. Она солгала, чтобы спасти меня от дальнейших страданий. Я качаю головой, поднимаю бутылку пива и выливаю половину ее содержимого себе в глотку.
— Я больше не знаю, что думаю или чувствую. Всегда верил, что все эти вещи были второстепенными в моих отношениях с Корали, но теперь мне кажется, что это единственное, что у меня в голове. Я, бл*дь, ни о чем другом думать не могу. — Качаю головой. — Господи, из нас получились бы ужасные родители.
— Нет, чувак. Вы, ребята, были бы великолепны. Каждый родитель думает, что он будет большим неудачником в воспитании ребенка, поверь мне. Я знаю. Тина плачет каждые пять минут, потому что думает, что она случайно позволит нашему новорожденному утонуть в ванне или что-то в этом роде. Но когда дело дойдет до этого, ты просто берешь себя в руки. Разбираешься в этом дерьме. Вы с Корали тоже бы справились. Во всяком случае, у тебя было бы больше шансов, чем у кого-либо из моих знакомых.
— С чего ты взял?
— Потому что вы, ребята, так сильно любили друг друга. Каждый ребенок в школе смотрел на вас вместе и сходил с ума, потому что вы были так увлечены друг другом. Не было просто Каллана, или просто Корали. Только Каллан и Корали.
Испускаю долгий вздох. Это так сентиментально — вспоминать те дни. В прошлом я так чертовски старался перестать думать о Корали вообще, но это всегда было бесполезным занятием.
— В то время мы не знали, что мы особенные, — говорю я, но это явное заблуждение. Мы оба это прекрасно знали. От этого невозможно было спрятаться.
— Послушай, чувак, я знаю, что она это все, что ты хотел за последние десять лет, но поверь мне. Покончить со своей школьной возлюбленной не так уж плохо. Ты знаешь ее вдоль и поперек, от начала до конца. Знаешь, о чем она все время думает. Можешь предугадать, что она наденет утром, основываясь на том, как она сказала доброе утро, когда вы встали с постели. Ты с точностью можешь сказать, что сорвется с ее губ, когда она злится, когда счастлива или когда ей грустно...
— И все это плохо, потому что..?
Шейн наклоняется ко мне, бросая настороженный взгляд на барменшу, как будто она советская шпионка.
— Никаких сюрпризов не осталось, Каллан. Ничего. Это ужасно.
Я смеюсь впервые с тех пор, как Корали покинула мой дом.
— Ты бы так не говорил, если бы у тебя их не было, придурок. Поверь мне.
— Не думаю, что могу доверять парню, который предпочел бы спать с одной женщиной всю оставшуюся жизнь вместо того, чтобы каждый день тр*хать новую нью-йоркскую киску.
Шейн просто треплется. Я его знаю всю жизнь. Он не такой парень. Он не знал бы, как заниматься случайным сексом, даже если бы перед ним на кровати лежала обнаженная женщина и говорила, что хочет тр*хнуться и никогда больше его не видеть. Шейн всегда был с Тиной. Я почти уверен, что она единственная женщина, с которой он когда-либо спал. Единственная женщина, с которой он когда-либо хотел спать. Шейн просто пытается заставить меня чувствовать себя лучше, и это, черт возьми, не работает.
— Просто перестань болтать, — говорю я ему.
Шейн корчит мне рожу, а затем жестом просит барменшу принести нам еще по пиву. Она бросает на него возмущенный взгляд и швыряет тряпку на стойку бара.
— Ты еще и половины не закончил, Шейн Уиллоуби, — говорит она.
— Я в курсе. Но с той скоростью, с которой ты двигаешься, Кэролин Андерсон, я закончу его. — Он пытается отобрать у меня пиво, но я бросаю на него взгляд, который ясно говорит ему, что с ним будет, если он снова попытается прикоснуться к этой чертовой бутылке.
Я собираюсь сказать Кэролин, барменше, чтобы она не беспокоилась о том, чтобы принести мне еще один напиток, но мой мобильный телефон начинает вибрировать в кармане. Когда достаю его, на экране высвечивается номер Анжелы Райкер. Одному богу известно, чего она хочет. Я уже давно ничего о ней не слышал. На самом деле уже больше года не работаю для журнала «Взлет и падение».
