названием, но мог лишь проводить прямые от угла в угол.
– Янковский! – послышался мужской крик за дверью, и я замер на месте. – К тебе посетители! У вас пятнадцать минут, не больше!
Пока гремели замки, я спешно перебирал возможных кандидатов на встречу, но когда железная дверь распахнулась, то перечеркнул короткий список. В изоляторе показался тот, кого я меньше всего ожидал увидеть.
– Павел Андреич? – едва слышно проговорил я.
– Рад видеть тебя, Матвей, – кивнул он, прижимая к груди красную папку с бумагами. – Присядем?
– Уже присел, если ты не заметил.
Поджав губы, мужчина опустил глаза.
– Приятно заметить, что твой саркастический настрой не ослаб. Но давай не об этом. Ты слышал начальника. Времени у нас немного.
Павел разместился на шаткой скамье. Я не двинулся с места.
– Поздравляю, ряженный, ты, наконец-то, получил свою главную роль, – цедил я сквозь зубы. – Теперь ты сможешь меня посадить. Даже африканская мартышка сможет, с такими-то кляузами. Признавайся, сколько стоит твоя совесть?
– Ну, во-первых, какой из меня ряженный? Нужно иметь хорошие полномочия, чтобы находиться сейчас здесь. Корочка бывшего адвоката и нынешнего опера вполне подойдёт. А во-вторых, с чего ты взял, что я хочу тебя посадить? Твоё дело дрянь. Для твоего заключения достаточно… ничего не делать. Но я здесь, а значит, подумай, прежде чем начнёшь бодаться со мной, как это было ранее.
Переварив сказанное, я скрестил руки. На языке застыло множество колких ругательств. Однако интерес был сильнее, да и Павел вызывал доверие, несмотря на абсурдность ситуации. По крайней мере его поступки меркли перед действиями Платона и Авдея Лебедева.
– Выкладывай, Паша. Сейчас помру от любопытства.
– Держи себя в руках. Пожалуйста.
Павел Андреич был краток, но успел передать суть. Мужчина намеревался спасти меня, имея при себе массу опровержения, основным из которых являлось признание Нади. Не то, что было исковеркано алчностью или желанием угодить Сотникову, а кристально-правдивое. И Павел, как действующий инастоящийофицер готов разрушить фальшивое дело. Тогда вопросов стало только больше:
– Надя выбрала признаться? – спросил я, не скрыв удивления.
– Знаешь, она как и я стала заложницей денег и власти. Но симпатия к тебе победила. Не спеши винить затравленную провинциалку. Уверен, она сделала выводы, и письменный доклад тому крепкое подтверждение.
– А что насчёт тебя? – хмыкнул я, язвительно оскалившись. – Тоже воспылал ко мне симпатией, старый извращенец?
Павел улыбнулся.
– Не совсем. Ты мне по-прежнему неприятен… Однако я борюсь не за тебя, а за маленькое государство. Так вышло, что голова «Эдема» знатно прогнила. К тому же, я хочу побороться за хрупкую девушку, что самого начала воевала в одиночку. Твои ночные рассказы о ней меня здорово вдохновили. Благо, что она весьма сообразительна и ни за что тебя не простит. Меня здорово подогревает эта мысль.
Он говорил о Снежане.Проклятье, зачем он говорил о ней?
– Так ты не клоун? – спросил я. – То есть клоун, но не тот?
Лоб мужчины взялся складками.
– Да, ты верно подметил, Матвей. Я не школьная повариха. А действующее лицо. И позволь действовать в твоих интересах, пока я не передумал.
– Что мне нужно делать?
– Перечитай на досугеэто, – красная папка легла на скамью. – Если ты не станешь задавать лишних вопросов и будешь действовать по инструкции, то уже «завтра» окажешься дома. В том «Эдеме», который будет оправдывать своё имя.
– Время! – послышалось за дверью, и мужчина пошагал на выход.
Перед тем как переступить порог, он оглянулся.
– Один вопрос… Читать ты хотя бы умеешь?
– Пошёл ты к черту, Паша.
– Янковский! На выход! И даже не думай брыкаться!
Спустя несколько мучительных дней я снова увидел солнце. Был весомый повод сомневаться в намерениях Павла, но он не солгал. Мужчина встретил меня у ворот изолятора и попросил пройти к серебристой иномарке. Моё удивление возросло в сотню раз, когда я оказался в салоне. На пассажирском кресле сидела Янковская.
– Мама? – вырвалось вместо приветствия.
– Рада, что память тебя не подводит, – улыбнувшись, она провела пальцами по моей щетинистой скуле. – Больше никогда так не делай, иначе я сильно обижусь.
– Что… Зачем ты здесь?
Я добросовестно изучил начинку дела, но клянусь, ни на одной странице не упоминалось о матери. Ряженный нарочно недоговаривал.
– Разве так встречают мать после долгой разлуки? – поморщилась Александра. – Паша всё мне рассказал. Без моей помощи вам не обойтись.
– Паша?! – поперхнулся я. – Какого хрена?
Мой взгляд пронзил водителя, и тот поспешил оправдаться.
– Не волнуйся, Матвей. Всё под контролем. Учитывая твой нрав, мне нужен был тот, кто способен тебя усмирить. Словом, исключить риск провала операции.
– Как ты смеешь ввязывать мою мать, кретин?
– Александра выступит в роли переговорщика, и только.
– И только?И только?!
– Поверь, она единственная, кого станет слушать госпожа Лебедева. Это женская психология, я здесь не при чём.
– Да ну? Чист, как сопля ягнёнка.
Выругавшись, Янковская обратилась ко мне. Её лицо стало строгим.
– Значит так, сынок. Я взрослая состоятельная женщина и могу сама решать, как мне поступать. У нас нет времени на твои капризы. И если ты не согласен, то выматывайся из машины и катись к чертям, – она задержала на мне грозный взгляд и спустя секунды молчания, смягчилась: – Полагаю, вопросов больше нет? Чудно.
* * *
Гостиная Лебедевых мало чем отличалась от других гостиных «Эдема». Роскошная и выдержанная. От блеска наполированной посуды слезились глаза, как и от хозяйки дома. Я считал удары каблуков о мраморный кафель, которые становились всё торопливее.
– Какой абсурд! – задыхалась Елена Лебедева, мечась по комнате под пристальным гнётом нашей троицы. – Я не смогу это сделать! Пожалуйста, не заставляйте меня. Ведь должна быть масса других вариантов.
– Наверняка такие имеются, – согласился Павел, – на их выработку уйдут недели. А повторные выборы пройдут уже завтра. Вся надежда на вас, Елена.
Женщина побледнела. Оставив манеры, она закурила длинную сигарету.
– Если я пойду против мужа и сына, то кем я после этого стану?
– В первую очередь ты отвоюешь честь дочери, – подключилась Александра. – Послушай, дорогая, мне понятны твои смятения, но такие как Платон не заслуживают права находиться на посту. Я могу предположить, что
