Вадим торопливо передвинул свой стул на прежнее место, к кровати Андрюши, и не отрываясь смотрел на мужчину, топтавшегося на пороге. Темноволосый, кареглазый, с тонкими чертами лица и неприятными темно-коричневыми родинками, разбросанными тут и там по всему лицу и даже шее, он производил неприятное впечатление. В голову при виде него настырно лезла только одна мысль – «ни рыба ни мясо».
Алешка посетителя явно не узнавал: на его лице замерло выражение непонимания. Волнуясь, он теребил мышку Вадима, постепенно превращая ее в то, чем она и была на самом деле: мужской носовой платок.
Борис Кузьмич поискал глазами стул для посетителя, не нашел и, подойдя к постели ребенка, расправил одеяло рядом с его ногами.
– Присаживайтесь, – пригласил он.
Мужчина опасливо опустился на краешек кровати, опираясь не столько пятой точкой о койку, сколько ногами о пол.
– Здравствуй, Алешенька, – произнес он дрожащим голосом.
Ребенок молчал, словно набрал в рот воды.
– Ты меня не помнишь, – стесняясь присутствующих в палате, молодой человек перешел на шепот, – но мы с тобой давно знакомы. С твоего рождения.
Если бы Вадим не испытывал несколько дней подряд похожего страха, он бы сейчас даже не догадался, что именно этот неприятный тип пытается сказать мальчугану. Настолько неуместными и стыдливыми были его намеки.
– Моя фамилия Соколов, – наконец он сознался и замолчал. На большее человека так и не хватило.
Алешины губы надулись и задрожали, он опустил глаза, не желая смотреть на отца, и молчал как партизан.
– Скажите ему уже, что вы его папка, – не выдержал напряжения взволнованный Максимка: откинув одеяло, он сел на кровати, – что любите его!
Соколов с недоумением посмотрел на подростка, его взгляд даже не задержался на его лице, зато он намертво впился в пустую штанину спортивных брюк. Мужчина в ужасе округлил глаза, сполз с кровати и попятился к двери.
– Простите, – бормотал он, отступая, – я не знал. Это ошибка!
Вадим увидел, как налилось кровью лицо Бориса Кузьмича.
– Постойте! Вы не можете так уйти!
– Мне нужно на воздух, – пробормотал молодой человек и, спотыкаясь, скрылся за дверью. Борис Кузьмич кинулся вслед за ним, чуть не уронив молодую красотку, которая как раз собиралась войти в палату.
– Маргарита Петровна, – отчаянный голос Бориса Кузьмича пронесся по коридором, – где же вы были?!
Девица замерла, испуганно глядя на доктора.
Вадим услышал, как заплакал Алеша: тоскливо, с подвыванием, словно испытывал невыносимую боль. Он встал и подошел к ребенку, взял из его рук свой платок и вытер одну за другой обе щеки. Но они тут же снова стали мокрыми.
– Алешка, – Вадим присел рядом с его кроватью на корточки, – не у всех бывает отец. У меня его тоже нет. Понимаешь? Зато есть друзья.
– Точно, – бог весть как, но Максимка расслышал его шепот, – я у тебя есть!
– И я, – Вадим подумал и добавил совсем тихо: – И Алла…
– Она бросила меня, – голос малыша прозвучал обиженно.
– Нет, – Вадим погладил мальчика по голове, – она каждый день только о тебе говорит. С утра и до вечера.
– Она не приходит…
– Придет! Поверь, обязательно придет!
Алешка перестал лить слезы и доверчиво посмотрел на Вадима. Потом слабо улыбнулся и протянул ему мокрый платок.
– На!
– Оставь себе! У меня еще есть.
Вадим смотрел на Алешку и испытывал невероятное счастье от того, что ему удалось остановить поток отчаянных слез. Он считал это своей маленькой победой, неожиданным и невероятным достижением. Мужчина почувствовал, как на его плечо опустилась теплая рука. Вадим поднял глаза и увидел Валю.
А он уже и забыл о ней, забыл даже о том, где находится.
– Сейчас, – он кивнул ей, – я сейчас!
– Спасибо, – Алеша снова скомкал платок и спрятал его в кулачке, – я его высушу.
– Конечно, – Вадим улыбнулся, – и больше не мочи.
Спускаясь с крыльца больницы, Вадим увидел Бориса Кузьмича. Пожилой хирург, даже не одевшись, в одном халате стоял на морозе и втолковывал что-то Соколову, опущенные плечи и страдательное выражение лица которого выдавали в нем жалкого ипохондрика. За стеклом, в предбаннике, словно хищница в клетке, металась Маргарита Петровна, пытаясь разглядеть, что происходит на улице. Вадим приостановился.
– Вы соображаете? – от Бориса Кузьмича шел пар. – Это ваш сын!
– И что теперь?
– Ему нужна забота, а ваша жена психически больна.
– Не сомневаюсь, поэтому я и не жил с ней!
– Могли бы показать ее врачу, если не сомневались.
– Зачем? – он хмыкнул. – Она взрослый человек. Хватит того, что я ее содержал.
– Но с ней остался ребенок!
– Она нормально с ним обращалась…
– До поры до времени! Ребенок брошен. При живом отце. Вы это понимаете?
– Я не могу, – мужчина беспомощно развел руками, – у меня работа.
– При чем здесь ваша работа?!
– Через два месяца уезжаю в Германию. Я получил грант!
– Алеша, дай бог, выздоровеет к этому времени, – терпение врача поразило Вадима, – заберете ребенка с собой. Ему не повредит смена обстановки.
– Что значит, «дай бог»?
Соколов насторожился, почувствовав подвох, его крысиные глазки забегали.
– У мальчика очень сложная ситуация. Делаем все возможное, чтобы спасти ногу.
– Так он еще станет калекой?! – Соколов подпрыгнул на месте. – И вы мне только сейчас об этом говорите?
– Не понимаю… – Борис Кузьмич растерянно заморгал.
– Я не знаю, что делать со здоровым ребенком, – он перешел вдруг на визг, – а вы мне пытаетесь подсунуть безногого?!
Вадим не мог больше этого вынести: на него словно что-то нашло. Он не успел даже подумать – стремительно подлетел, левой рукой бережно отодвинул доктора, а правой со всего размаха врезал «папаше» кулаком в нос. Соколов упал с крыльца в сугроб. Он прижимал ладони к лицу, пищал, как раненая крыса, сыпал проклятиями. Не обращая внимания на его ругань, Вадим повернулся к хирургу:
– Простите меня! Ради бога.
Борис Кузьмич поднял на Вадима измученные глаза и произнес тихо:
– Благодарю…
Вадим, только сейчас сообразив, что отправил человека в нокаут прямо во дворе детской больницы, попятился. Чуть не слетел с заснеженного крыльца, развернулся и, красный от стыда, зашагал прочь.
На шум выбежал охранник, начал суетиться вокруг пострадавшего.
– Все в порядке, – услышал он издалека величественный голос хирурга, – господин не посмотрел под ноги, оступился. В худшем случае сломанный нос.
– Но ведь он… – раздался писклявый голос Маргариты Петровны.
– Пройдемте, голубушка, – Борис Кузьмич не дал психологу договорить, – у нас с вами будет серьезный разговор!
