Салко покачал головой.
– Ты обратилась не по адресу, Али. Я не могу решить эту проблему. Я хирург-ортопед.
– Ты можешь помочь, можешь попытаться хотя бы вразумить Андреаса.
– Каким образом?
– Он не хочет что-либо предпринять в сложившемся положении. С той самой минуты, как уролог объяснил ему, в чем проблема, он опять замкнулся в своей скорлупе. Даже слышать ничего не хочет о лечении.
– Я сильно сомневаюсь, что существует лечение, способное ему помочь, Али.
– Оно должно существовать! – воскликнула она.
– Когда Андреаса положили в больницу в Монце, – объяснил Салко, – они обнаружили, что мочеточники рассечены. Это часто случается при тазобедренных переломах. Предстательная железа и…
– Тео, я знаю, что случилось, – перебила она его. – Я хочу знать, что нам теперь с этим делать.
– Может быть, ничего. Али, ты должна понять, в каком-то смысле Андреасу опять повезло… – Он вскинул руку. – Дай мне договорить. – Салко выбрался из-за письменного стола, подошел и сел рядом с ней на кожаном диване. – Андреас мог потерять способность к мочеиспусканию. Кроме того, он мог остаться импотентом. Но ведь подобных проблем нет, насколько я понял?
– Нет, слава богу, нет, но…
– Никаких «но».
Нож, засевший в груди у Александры с тех самых пор, как Андреас вернулся домой после консультации уролога, повернулся в ране и кольнул еще глубже.
– Это моя вина, – сказала она.
– Как ты можешь винить в этом себя, Али? Не сходи с ума.
– Он хотел ребенка, – тихо призналась она, и слезы навернулись ей на глаза. – А я лишила его этой радости.
– Это не ты, это авария.
– Нет, я! – Ярость, клокотавшая в ее груди, выплеснулась в этом возгласе. Она до боли стиснула кулаки, ногти впились в кожу. – Он хотел детей, а мне хотелось побыть с ним вдвоем. Он умолял меня, но я была так упряма, я даже слышать ничего не хотела!
– Ты же не могла предвидеть, что такое случится, – попытался утешить ее Салко. – Ты его любила, потому и хотела…
– И теперь, когда ему придется несколько месяцев преодолевать нечеловеческую боль в попытке выиграть невозможную, безумную битву, чтобы вернуться на автодром к следующему чемпионату, я буду торчать там каждый божий день как живое напоминание о том, что с ним случилось.
– Но ведь именно это и должно ему помочь, как ты не понимаешь? Ты должна быть с ним.
– Чтобы он не забывал! – Александра в отчаянии закрыла лицо руками. – Он будет видеть, как я легко расхаживаю по квартире, пока сам он хромает на костылях. Он будет смотреть, как я рисую, то есть делаю то, что мне больше всего нравится. Я буду приносить ему еду на подносе, как ребенку. Он будет наблюдать за гонками по телевизору. И еще он будет сидеть на нашей террасе и видеть, как отцы и матери прогуливаются с детьми по Центральному парку! Говорю тебе: он меня возненавидит.
Салко осторожно отвел ее руки от лица.
– Он не будет тебя ненавидеть, Али.
Первая слеза покатилась по щеке Александры, но голос у нее был тверд, и она решительно встретила его взгляд.
– Будет, – сказала она. – Он будет меня презирать.
Даниэль вернулся домой.
Он даже не подозревал, сколько невероятных мелочей будет на каждом шагу напоминать ему об этом. Стоило ему взглянуть в зеркало, как он читал это у себя в глазах. Его шаг стал более упругим. Даже когда он ложился по вечерам, кровь продолжала петь в его жилах, мешая уснуть. Его губы чаще улыбались, он заметил, что женщины дважды, а то и трижды оборачиваются ему вслед. Приглашая кого-нибудь из знакомых дам пообедать, он буквально фонтанировал остроумием, чего с ним раньше не случалось, а занимаясь с ними любовью, он наконец избавился от мучительного опасения, которое преследовало его после случая с Розой, что одна из них вдруг забьется в агонии и умрет.
Нью-Йорк был тем местом, где ему хотелось повесить свою шляпу, тем местом, где он чувствовал себя как рыба в воде, тем местом, где ему надлежало быть.
Он вернулся домой.
Фанни, как всегда, оказалась на высоте. В апреле 1960 года, стоило ей узнать о перемене в его настроении, как она начала действовать: первым же рейсом вылетела из Берлина в Лондон, вооруженная последним номером «Нью-Йорк таймс» и бюллетенями трех ведущих агентств по сделкам с недвижимостью на Манхэттене.
Она вихрем ворвалась в домик на Монпелье-Уок, открыла самый маленький из пяти своих чемоданов из свиной кожи.
– Ты не передумал?
Даниэль посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся.
– Нет.
– Тогда к делу. – Голос не выдавал ее чувств, но глаза радостно блестели. – Две вещи. Дом для тебя и представительство «Харпер и Стоун». – Она разложила на столе привезенные бумаги. – Начинай искать. Где ключ?
Даниэль встал.
– Пойду принесу.
Он отпер ящик старинного письменного стола красного дерева и извлек оттуда коробочку, которую Фанни подарила ему на Рождество. Он принес ее к столу и, не открывая, положил перед Фанни.
– Вынь его, Дэн.
Даниэль молча повиновался. Литой ключ из чистого золота с неразрезанной бородкой показался ему тяжелым и прохладным.
– Первым долгом, – деловито продолжала Фанни, – давай найдем помещение для конторы. Нарезку на ключ закажем для замка от двери твоего кабинета.
– Нет, Фанни. Этот ключ должен отпирать входную дверь в контору. Это наш ключ. От нашей конторы. От нашего будущего.
Фанни просияла. Этот человек – один из немногих в ее жизни – никогда не давал ей оснований для сожаления. Она всегда знала за собой это умение распознавать настоящих людей, наделенных искрой божьей, и Дэн Стоун был одним из них. Он мог похвастаться не только характером, творческой жилкой и сексуальной привлекательностью: у него была душа.
Она пристально посмотрела на него.
– Ты ведь мне доверяешь, Дэн?
– Всей жизнью.
– Тогда поверь моим словам. Я чувствую, что с тобой в Нью-Йорке ничего плохого не случится. Не знаю, почему ты вдруг изменил свое мнение и решил вернуться, и не собираюсь спрашивать. Но время ты выбрал самое подходящее. Помнишь старую поговорку? Время лечит все раны. К Джо Бернарди это тоже относится, как и к любому другому. У тебя новое имя. Ты изменился с тех пор, как уехал из Штатов. Эта твоя бородка в сочетании со шрамом классно смотрится… Телевизионщики будут от тебя в восторге…
– Эй, притормози! Какие еще телевизионщики?
– Предоставь все мне, – отмахнулась Фанни. – Лучше сосредоточься на том, где ты хочешь жить.
Они нашли для него квартиру в солидном доме на 11-й улице в Гринвич-Виллидж, и Даниэль вселился в нее к июню. Он радовался любым мелочам: швейцары называли его по имени, в соседних магазинах быстро изучили его вкусы и обзавелись запасом его любимых сыров и вин, даже тех сортов мыла и пены для бритья, которые он предпочитал. Все это, вместе взятое, лишь подтверждало один простой факт: он вновь обрел свое место. Он вернулся домой.
