— Какая есть.
— Ладно, забыли, у меня к тебе просьба. Только не говори нет. Я тут подумала и вот чего решила. Я хочу в Москву вместе с тобой, — тянется рукой к моим волосам, от чего я резко одергиваю ее ладонь. Хватит, нагладил уже один на всю жизнь вперед. — Будем жить вместе в доме Бестужева, ну и я тебе типа помогать буду. И родное лицо, тебе лучше будет и мне. Как раз успею оформиться в какую-нибудь элитную школу.
— А чем тебе здесь плохо?
— Здесь хорошо. Но…
— Что но?
— Ай ладно, ничего. Потом поговорим, а то ты капец какая злая.
— Ну раз ничего, будь так добра, подкати поближе кресло. Буду тебе очень благодарна.
Даша, как ни странно, без пререканий подкатывает кресло ближе к кровати.
— Может тебе помочь или Варю позвать? — вот это что сейчас было? Откуда этот приступ сестринской заботы?
— Не надо никого звать, — зло бросаю я, выжимая из себя последние силы. Тело как будто ватное. Но понимаю, что если не справлюсь сама, то все, мне однозначно конец. — Я сама в состоянии.
То, что за мной наблюдает Даша — дико раздражает, но это, как ни странно, подстегивает меня выполнить, казалось бы, наипростейшие вещи максимально быстро и без фиаско.
* * *
Я не знаю сколько я нахожусь в уборной, по ощущениям минут десять, но подсознательно чувствую, что кто-нибудь сейчас зайдет. Дико хочется закрыть замок на двери и побыть хоть разочек одной. Но вот ведь парадокс, страшно, что, если со мной что-то случится, придется выламывать дверь. Хотя, я уже вообще не понимаю, что может со мной случиться.
Больше всего времени, как ни странно, я слазила не с унитаза, а рассматривала себя в зеркале. Не хотелось бы признавать, но Даша оказалась права. Не припомню, чтобы я когда-то так ужасно выглядела. Да, синяки были, но сейчас я выгляжу действительно как самая настоящая раковая больная. Бледная, с отвратительными синяками под глазами. Чистка зубов окончательно добивает, когда, сплюнув зубную пасту, я увидела на раковине кровавые разводы. И за очередным плевком все снова повторяется. Это не зрительные галлюцинации. Это точно кровь. В сознании сразу проносятся картинки из какого-то сериала, название которого я даже не знаю, но четко помню, что у героини так прогрессировал рак. Вот только не рак мозга. Закрываю глаза, чтобы не видеть кровь и с остервенением полощу рот.
Как так получается, что еще несколько часов назад я поверила в то, что все будет хорошо, а потом всего пара слов и все? Возможно, я действительно много думаю, но в том, что Бестужеву нужен от меня какой-то орган, я окончательно убедилась к утру. Да, два года назад его скорее всего интересовало мое тело. А сейчас реально все очевидно. Не просто так он штудировал мои медицинские карты. Вот и ответ на вопрос почему он прямо не говорит, что от меня хочет. «Мне нужна твоя почка или сердце, Соня». Ну ясное дело, что ни один адекватный и умный человек так не скажет. А уж что-что, но Бестужев умный и хитрозадый гад. Да и подозреваю не в почке дело. Спасибо интернету за доступную информацию о рынке органов. Почка — самый ходовой «товар», к тому же дешевый и таких ухищрений с женитьбой не надо. Да и достать ее, как оказалось, не так уж и сложно при желании. А вот с сердцем сложно. Там изначально донор — нежилец. Подбирает сердце своему «солнышку», ну-ну. Мое сердце. Сволочь. Правда, надо признать хорошо прошаренная и сладкоголосая сволочь. Уж такой сладкоголосый, что даже такая как я поверила в то, что несмотря ни на что, я ему интересна, как женщина. Женщина, блин. Тьфу.
А ведь как все удачно складывается для Бестужева. Если жена окажется больной, так он ускорит изъятие органа. Там даже и вскрытие проводить не будут. А если вдруг окажусь здоровой, то привези он меня в какую-то псевдо-московскую глушь, быстро объявит кукукнутой и откромсает мои четыре камеры для «солнышка». Да и какое к черту вскрытие, с его-то деньгами он все завуалирует. А дальше… а дальше я на фиг никому не сдалась. Ну, разве что Сережа поинтересуется, где я. Вот только и ему не до меня со своими засосами от студентки. Да и учитывая, что в последнее время я всячески его избегаю, он со временем с радостью вздохнет от избавления сей ноши. Остается только Варя, правда, теперь я совсем не понимаю, на кого она играет. Может, она давным-давно в сговоре с Бестужевым, а это все разыгранный спектакль для того, чтобы запудрить мне мозги и побыстрее уехать отсюда. И ее сорванная спина сейчас кажется чем-то наигранным просто для того, чтобы Бестужев за проведенные со мной сутки должным образом обработал меня. И перепугался, что я тогда подавилась только потому что умерла бы раньше положенного. Да… либо вокруг меня кругом одни враги, либо все же я медленно схожу с ума.
Забавно, но я даже не понимаю, что сейчас с моей головой. Я реально не понимаю болит ли она. Не стреляет в виски и затылок — это точно. Давит? Наверное. Или это давят чертовы мысли. А может я просто ничего не чувствую? Хотя могу поклясться, что у меня болят ноги. Я чувствую, что они не ватные, они болят. Боже, я реально схожу с ума… ничего не понимаю. Может я и правда двинулась головой? Но ведь я вроде бы все соображаю. И Бестужева выведу на чистую воду. Что мне терять? Да нечего. Пройду сама МРТ. Ведь есть же маленький шанс, что я здорова? Тогда кукиш ему в лицо и скандал на всю больницу, чтобы все знали, что он от меня хочет. Продам все имеющиеся украшения, сниму оставшиеся копейки со счета и сниму квартиру. Буду жить одна и как все получать пособие по инвалидности. Лучше буду корячиться в неудобной квартире, но всем покажу средний палец. А если там рак? А если рак, то, наверное, уже плевать. Ну и пусть берут мое сердце, как только я почувствую, что мне кранты. Так ведь и человеку какому-то можно помочь. Это же даже приятно осознавать. Но Бестужева за его схемы все равно выведу на чистую воду и опозорю, чтобы он наконец-то вышел из себя и показал свое истинное лицо. Перевожу взгляд в зеркало и впервые за утро улыбаюсь, представляя как он взбесится, когда я не только поеду в больницу к Сереже, но и в нужный момент дам ему знать о том где я. А когда появится Глеб, а он это сделает, я буду наслаждаться тем, что он наконец-то покажет свое лицо. Ведь покажет? Должен.
Ополоснула лицо холодной водой и принялась распутывать свои волосы. Несколько минут я безуспешно вожу по ним пальцами и почему-то боюсь прикоснуться к ним расческой. Ощущение, что они повалятся клочьями. Умом понимаю, что волосы вылезают после химиотерапии, а не от возможного рака, но почему-то у меня стойкое ощущение, что проведи я по ним расческой и стану лысой. Глупость, конечно, но я этого не переживу. Волосы, без каких-либо усилий, всегда были моей гордостью. Предпочитаю умереть со своей длинной шевелюрой.
— Не хотелось бы тебя прерывать от раздумий, но ты меня пугаешь, Соня, — вздрагиваю не только от голоса за спиной, но и от весьма ощутимого касания моего плеча.
— Не делай так больше, — зло бросаю в ответ Глебу, откладывая расческу на раковину.
— Напугал? Прости. Я был в твоей спальне минут десять. Дарья сказала, что тебя уже давно нет, так что извини за вторжение, но я стучался, — проводит рукой по моим волосам. Не знаю как я сдержалась и не одернула его руку. Два часа мне ночью их выглаживал. Все, блин, не нагладиться? Хватило же ума не задать этот вопрос вслух.
— Ничего страшного, я же не голая, — как можно спокойнее произношу я. — Ты пришел попрощаться?
— Да, я по делам, но…
— Я помню, ты приедешь за мной перед клиникой, — разворачиваюсь в кресле, почти соприкасаясь с ногами Бестужева.
— Точно. Ладно, до встречи, — наклоняется к моему лицу, но я вовремя уворачиваюсь от его губ так, что он едва коснулся моей щеки.
— Да. До встречи, — иди уже, блин, отсюда.
Вроде бы не хотела поднимать на него голову и смотреть ему в глаза, но почему-то взглянула. Иди и хватит меня рассматривать — повторяю про себя как мантру, и Бестужев наконец-таки идет на выход.
