- Не торопись, я не успеваю улавливать номера домов!
- А ты не напрягайся. Ноги сами меня приведут, - уверенно парирует Давид, задумывается ненадолго и добавляет: - точнее колеса.
- Сколько ты не был в этих краях? Лет двадцать?
- Да, около того..., - задумчиво вздыхает Тагаев, - но ничего не изменилось. Из той колонки мы пили воду в перерывах между футболом, а за тем пригорком купались в речке. Видишь этот домик с синими ставнями? В нем жил друг детства. Не знаю даже, что с ним стало... Так странно, что за столько лет они никуда не переехали из этой дыры. Тлен и уныние, - резюмировал Давид, осматривая покосившиеся домики.
- Сложно в одночасье бросить все и сорваться с места.
- Но мы же смогли, - продолжает нудить муж. Так бывает, когда он чем-то всерьёз обеспокоен, когда чувствует себя не в своей тарелке. А это, нужно признать, крайне редкое явление. Ему максимально некомфортно, ведь предстоит взглянуть в глаза родителям, от которых он давным-давно сбежал. Я тоже ужасно волнуюсь, всю дорогу сосет под ложечкой. Примут ли? Простят ли? Сможет ли Давид покаяться, а не быть зловредной колючкой? Очень переживала, что моя затея может обернуться катастрофой. Что разбередив рану, станет только хуже. Но он до сих пор не отказался от этой авантюры, поэтому мы здесь. Несколько часов перелёта из Италии, где мы плотно обосновались год назад, и ещё пара на машине, чтобы он смог сказать: «Мам, пап, я вернулся».
Решение посетить приёмных родителей далось ему сложно. Стыд за свои детские поступки тенью преследовал его на протяжении долгих лет, оставляя отпечаток вины. Мы долго говорили об этом, обсуждали и окончательный довод в пользу скорой поездки внесла моя внезапная беременность. Давиду хотелось, чтобы родители увидели его румяную жену с небольшим округлым животиком. Чтобы разделили с ним его радость.
Я тоже этого хотела. Только страшно подумать, что если их реакция окажется совсем другой?
Давид свернул к нужному домику в конце улицы и заглушил мотор.
- Волнуешься? - накрыла его руку ладонью и ободряюще сжала пальцы.
- С чего бы, - фыркнул он и, увидев мой ироничный взгляд, признался: - немного. Просто дай мне минутку.
- Я пока достану из багажника цветы, - выскользнула на улицу и перед тем, как закрыть дверь услышала встревоженное:
- Не поднимай тяжёлое!
Ровно в положенное время Давид вышел из машины и поправил ворот пальто. Осенняя прохлада пробиралась под одежду, вызывая лёгкий озноб. А может это от волнения, не знаю. Муж забрал у меня увесистый букет цветов и сам нырнул в широкий багажник, собирая гостинцы из солнечной Италии.
- Готов? - с необъяснимым внутренним трепетом я заглянула в любимое лицо.
- Угу, - вздохнул он, держась так, словно проглотил кол.
- Чем быстрее позвоним в дверь, тем быстрее узнаем рады нам или нет. Хватит тянуть.
- Согласен, - хмуро бурчит он и делает решительный шаг в сторону дома.
Не менее решительно заносит руку к звонку на высоких воротах, секундное замешательство, вздох и резвая трель соловья оповещает жильцов о прибытии гостей.
Ждём минуту... две...
- Все, идём. Никого нет дома или они все-таки переехали, - заключает Давид и спешно разворачивается, чтобы удрать. В эту же секунду замок на воротах гостеприимно щёлкает, предлагая пройти внутрь.
Я мысленно взмолилась, чтобы и эти родители не отвергли его, чтобы у них хватило мудрости и любви в сердце не отталкивать. Наши с мужем взгляды пересекаются. В груди все клокочет и болит, испуганно сжимается. Я так не хочу, чтобы его снова обидели.
Весь калейдоскоп эмоций отражается в моих глазах, поэтому Давид мягко улыбается и гладит меня по щеке.
- Перестань, девочка. Не нервируй нашего малыша. Я уже взрослый и любое развитие событий переживу. Ты меня долюбила, отогрела. Все это второстепенно, - он прикладывает ладонь к животу и вздыхает. - Идём. Нас ждут.
И нас правда ждали. Настежь распахнув дверь в дом, на пороге замерла женщина. Небольшого роста, худенькая, с приятным лицом. Она выскочила на крыльцо в чем была: тонкий халат и босая, на плече кухонное полотенце. Чёрные волосы спрятаны под белую косыночку, готовила посему. Давид уверенно сокращал расстояние между ними шаг за шагом, а в ее глазах собиралось все больше слез.
- Здравствуй, мама, - пробасил он, глядя на маленькую женщину с высоты своего роста. Рядом с ним она, казалось, уменьшилась вдвое. - Это тебе. Цветы, - прочистив горло, продолжил он говорить.
Женщина смотрела на него, запрокинув голову. Тоненькие губы неконтролируемо дрожали, как и ее плечи.
- Зайди в дом, мам. Замёрзнешь.
И тут ее самообладанию пришёл конец. Громкий всхлип прокатился по ухоженному двору и женщина кинулась к Давиду на шею.
- Сыночек! Сынок! Вернулся! Блудный мой мальчик, - рыдала она, крепко сжимая повзрослевшего сына в объятиях.
В проёме двери появился встревоженный рослый мужчина, по молодости обладавший шикарной смоляной шевелюрой, а сейчас серебряной, как месяц. Его густые брови взметнулась вверх и задрожали. Он пальцами стёр тут же выступившую влагу с глаз.
- Отец! Давидушка наш вернулся! Я же говорила: не нужно уезжать отсюда. Он обязательно найдёт дорогу домой!
Мое сердце трепетно воспарило к небу.
Каждый ребёнок достоин того, чтобы его любили. Даже если этому ребенку уже тридцать пять лет.
