– Народ?
– Ага, она так визжала, что народ собрался, и, как на грех, мент мимо шел… Одно скажу – ни о чем не жалею, даже если меня потом в тюрьму упекут.
– Никто тебя не упечет, и, между прочим, благодаря Людке. Я так растерялась, а она свою адвокатшу вызвала…
– Да ну, надо было взятку дать, и все дела.
– Пробовали, отказался.
– Небось ему эта лысая сука больше сунула… Веришь, Маря, – она даже понизила голос, – я такое удовольствие получила…
– Ну ты даешь!
– А ты? Ты почему всю дорогу от меня такое скрывала, а?
Михаил Петрович возвращался в Москву, снедаемый таким нетерпением, какого уж и не помнил за собой много лет. После довольно вкусного обеда – он летел в бизнес-классе, – с удовольствием вытянув ноги, он попытался заснуть. Но не смог и попросил у стюардессы московские газеты. Она с очаровательной улыбкой принесла ему целую охапку. Он принялся небрежно их пролистывать. И вдруг замер. С газетной полосы на него смотрела Марина. В открытом белом платье, с чуть пьяноватым выражением лица. Он прочитал под фотографией «Героиня роскошной вечеринки Марина Зимина, модный декоратор, в самый разгар веселья, когда она была в центре внимания, подверглась нападению! Одна из присутствующих дам облила ее наряд красным вином! Красавица расстроилась, конечно, но вскоре нашла утешение… (См, следующую страницу!)» Михаил Петрович быстро перевернул страницу и увидел Марину в каком-то капюшоне, а рядом с нею нежно улыбающегося Виктора Раевского. Подпись гласила: "…Нашла утешение в объятиях господина Раевского, который увез ее в ночь на своем «Лексусе».
Ревнивое бешенство захлестнуло его. Потемнело в глазах, задрожали руки. Что она наделала! Но способность трезво мыслить вернулась почти сразу. Что уж такого крамольного в этом снимке? Два человека выходят из здания фирмы, мужчина и женщина.
Женщину только что обидели. Что должен сделать нормальный мужчина, особенно если женщина пришла на вечеринку одна? Увезти ее оттуда. Вопрос только в том – куда?
Да домой, глупости все это… У Марины лицо на втором снимке совершенно несчастное, а Раевский улыбается. Значит, пытается ее успокоить. Может быть, они давно знакомы… И в этом нет никакого криминала… А разве я сам, окажись на его месте, не сделал бы то же самое для любой женщины в таком положении? Бедная, каково быть, что называется, царицей бала, а потом… Наверняка она чувствовала себя отвратительно, одиноко… если бы я был рядом… Глупости все это, бред ревнивого воображения! Что ж я, не знаю, что журналюги из всего сделают сюжетец, который может у кого угодно возбудить любые подозрения? У Раевского прекрасная репутация, он уж лет тридцать живет с женой… Ну, положим, это ничего не значит, я тоже прожил с женой почти тридцать лет, а встретил Марину, и все… Может, и он… Нет, нельзя так думать, Марина мне пока никаких поводов сомневаться в ней не давала, она любит меня, я это твердо знаю! А на все остальное мне плевать… Но распаленное ревностью воображение против воли рисовало картины «утешения»… Ну и что, что он тридцать лет женат и у него безупречная репутация? Просто, видно, ловкий мужик, умело все скрывает… А тут такая красивая женщина нуждается в помощи… Нет, я брежу! Что такого особенного случилось? Платье вином облили, подумаешь, тоже мне, повод для трагедии! А откуда, кстати, взялись журналисты? Булавин не любит пускать их на тусовки. Как это все неприятно, теперь на фирме на меня будут пальцем показывать: видали старого дурака? Всю жизнь ради бабы поломал, а она при первой же оказии наставила ему рога! Он даже невольно ощупал лоб, не растут ли уже? И, поймав себя на этом, рассмеялся. Да, я влип! Сроду со мной такого не было! И с этим надо что-то делать! Неужели мое счастье было таким недолгим? Неужели все рухнуло? Нет, нельзя… Нельзя поддаваться… Я как будто проглотил яд, и этот яд будет медленно и верно убивать мою любовь… Нет, я не сдамся. И не стану думать об этом… Я старый, прожженный бабник, неужели я по ее глазам сразу не пойму, было или не было! Она приедет меня встречать, и я сразу все пойму! А если меня что-то смутит, спрошу напрямик!
Она признается, если виновата. «Мать умрет, а сын тебе достанется», – всплыло в памяти. Вот оно! Она может покончить с собой, если я несправедливо ее обвиню. Ерунда, с какой стати ей кончать с собой?
Просто рассмеется мне в лицо и скажет: «Мишка, ты дурак!» – и будет права…
В продолжение всего полета его терзали эти мысли, и, когда самолет наконец приземлился в Шереметьеве, он чувствовал себя совершенно измочаленным, словно летел не три часа, а как минимум двенадцать. Кажется, это у Шекспира было что-то о ревности… Ревность – зверь с зелеными глазами…
Именно что с зелеными…
Он сразу увидел Марину. Она так просияла и бросилась к нему, что он перевел дух – ни в чем она не виновата!
– Миша! Наконец-то! Я так тебя ждала!
– Маленькая, я соскучился, как там Мишка? Почему ты его не взяла?
– Он в школе, а после школы у него английский…
Он обнял ее, ощутил запах ее духов. Нет, она не могла… Он все-таки заглянул ей в глаза. В них была какая-то грусть и в то же время решимость, как будто она хочет сообщить что-то плохое… Вот сейчас скажет, что ошиблась, что любит другого… Тогда почему она тянет…
– Марина, – он слегка отстранился, – что-то случилось? Скажи лучше сразу!
– Миша, Сидор пропал! – выпалила она, и ее глаза налились слезами. – Ушел, мы с ног сбились. Его нигде нет!
От этой несомненно печальной новости он ощутил такое громадное облегчение, что чуть не задушил ее в объятиях.
– Мишка истерзался, как это он папиного кота не уберег…
– Может, он еще найдется, загулял, сволочь, наверное… Все-таки надо было его кастрировать, – сказал он и вдруг почувствовал себя предателем. – А в остальном все нормально? Мама здорова?
– Да, все в порядке.
Они стояли посреди зала, их то и дело толкали.
– Миша, пойдем, что мы тут стоим? – засмеялась Марина, засмеялась так нежно, так искренне, что все подозрения уплыли, как облачко от сильного ветра.
– Ты за рулем?
– Булавин хотел прислать машину, но я решила, что не нужно, я так соскучилась. Он сказал, сегодня тебе не надо на фирму ехать.
– Прекрасная новость! Я сам поведу.
В машине они снова обнялись.
– Маричка, а как прошел вечер? – спросил он с замиранием сердца.
– Сначала все было просто роскошно, а потом появилась Нора…
– Какая Нора?
– Помнишь, я тебе рассказывала, из Швейцарии… И она облила вином мое шикарное платье. Вот сволочь!
– Ты очень расстроилась?
– Как тебе сказать… Я просто растерялась… Стою посреди зала, кругом прорва народу, на платье громадное пятно…
