Якобина стояла, окаменев. Она не могла оторвать от Яна глаз. На ее лице вспыхивала и гасла улыбка. Ее вернула к действительности Ида – она стала вырываться из ее рук. Якобина поставила девчушку на пол, и та, раскрыв руки и радостно завывая, тут же побежала к Яну. Он поставил Йеруна на пол, поднял Иду и чмокнул ее в щеку.
– Привет, Винсент! – Держа Иду на руках, он похлопал майора по плечу, и они кратко обнялись. – Грит, я не хочу испортить твое роскошное платье – давай сделаем так… – Он взял госпожу де Йонг за подбородок и расцеловал ее.
Потом он взглянул на Якобину, словно только что ее заметил, и его улыбка стала шире.
– Добрый вечер, Якобина.
Задохнувшись от волнения, она протянула ему руку.
– Добрый вечер, Ян.
Его улыбка перешла в усмешку. Он подошел к ней и нежно поцеловал в обе щеки.
– Так здороваются тут, на Яве, – сказал он. – Я рад, что наконец-то вижу вас. – Ида подражала ему и, вытянув губы, посылала поцелуи в воздух.
У Якобины запылали щеки; она попятилась.
– Нам пора – увы! – проговорила Маргарета де Йонг. – Мы приглашены на обед к генерал-губернатору и, кажется, уже опаздываем.
– Ты надолго к нам? – спросил майор, по-приятельски положив руку на плечо Яна.
– Только на пару дней. – Теперь Ян держал Иду под мышкой, а она пищала и болтала ногами. – Кстати, об обеде: надеюсь, в этом доме меня накормят?
– Разумеется, – заверила его госпожа де Йонг и с улыбкой показала на Якобину. – Наша нони Бина тоже пока еще не ужинала.
– Пошли, М’Грит, – приказал майор и подал жене руку.
– Счастливо провести время! – крикнул им вслед Ян и передал Иду няньке, стоявшей поодаль. Кивнул слуге, державшему саквояж. – Я пойду и переоденусь в сухое, – сообщил он Якобине и подмигнул. – Пока.
Она глядела, как он поднимался следом за слугой по лестнице, держа за руку Йеруна. Мальчуган взволнованно тараторил, рассказывая о событиях, которые происходили в его маленьком мире. Потом она посмотрела на себя, на свой простой саронг и на грязную от детских пальцев кебайю. Местами ткань просвечивала – ее намочил своей одеждой Ян, когда здоровался.
И тогда Якобина тоже заторопилась наверх.
На темный сад обрушивались водопады. От влажной земли поднимался пряный пар, он полз между колоннами и стелился по веранде. Свет ламп был еле виден в тумане; казалось, будто в воздухе повисла цветочная пыльца.
Ночная жара ложилась на кожу, словно масло, проникала с каждым вдохом в легкие. Хотя Якобина сидела неподвижно, пот лился изо всех пор, и тонкая ткань ее легкого жадеитового платья с цветущими розовыми ветвями липла к телу. Того самого платья с рюшами поверху, которое придавало женственность фигуре Якобины, как и предсказывала Флортье. Но Ян за весь вечер не сказал про него ни слова и, кажется, не обратил на платье никакого внимания. Не заметил он и то, что Якобина впервые надела украшения – нежные серебряные серьги с зелеными камнями. Это был рождественский подарок от Флортье. Якобина не носила их, хотя они ей очень нравились: ее радость омрачалась тем, что их оплатил кто-то из поклонников подруги. Но в этот вечер – в этот вечер она не могла их не надеть.
Йерун говорил без умолку, когда, по желанию Яна, они сели ужинать на веранде вместе с детьми. Во всех подробностях он описывал своему дяде Яну, как на Рождество они с Идой устроили родителям сюрприз и спели рождественскую песню; он тут же загорланил, отбивая такт ложкой по столу, а Ида робко ему подпевала. Пока Йерун беседовал с Яном и брал с него слово, что завтра он посмотрит на все подарки, которые положил под рождественским деревом Керстман, нидерландский Санта-Клаус, Якобина тоже не сидела без дел. Она напоминала Йеруну, впрочем, без особого результата, что нельзя разговаривать с набитым ртом, и одновременно запрещала Иде ковырять пальцами в лежащем на ее тарелке рисе с овощами, рыбой и курицей, уговаривала ее взять в руки вилку. При этом она даже радовалась, что дети требовали столько внимания: неожиданное появление Яна, к которому она не подготовилась заранее, вернуло ей прежнюю неуверенность; она оробела и онемела.
Потом Йерун уселся на плечи Яна и с радостными возгласами смотрел с передней веранды на гигантские красные и синие огненные цветы – как они лопались в черном небе над Конингсплейном. Ида сидела на руках у Якобины и, широко раскрыв глаза, любовалась золотыми и серебряными арками, полосами, сверкающими звездами – и только изредка, когда это волшебное действо сопровождалось слишком громким треском и громом, она прижимала к ушам ладошки. Ян часто с улыбкой поглядывал на Якобину, и ее скованность постепенно прошла.
Но смущение все-таки оставалось, оно даже нарастало, чем дольше она сидела с Яном на веранде. В тишине, которая наступила в доме, когда после фейерверка Мелати увела детей спать. В молчании, приятном и одновременно тревожившем Якобину, ведь она помнила, сколько рассказала о себе в письмах к Яну. Теперь те строчки казались ей слишком откровенными и одновременно пустыми и предательскими. Она со стыдом думала о том, что недавно обсуждала с ним даже такие щекотливые темы, как любовь и брак, и робко спрашивала себя, что же он теперь думает о ней.
Она услышала шорох и краешком глаза увидела, что Ян, сидевший по другую сторону стола, сунул в рот сигарету, достал спички и закурил.
– Как приятно снова оказаться тут, – тихо проговорил он и выпустил дым.
Якобина сделала маленький глоток вина, которое Ян приказал откупорить для них; тяжелая сладость прокатилась по языку и обожгла внутри.
– Вы ведь хорошо знаете супругов де Йонг, правда?
Ян кивнул.
– Винсент и Грит – мои самые старые и лучшие друзья тут, на Яве.
Якобина поскорее сделала еще глоточек.
– Вы случайно не знаете, сколько лет Мелати?
Ян задумался.
– Ну-у, лет двадцать с небольшим. Она, в любом случае, немного моложе нас с вами. Точно сказать не могу. – Складка между его бровями сделалась глубже. – Почему вы спрашиваете?
Якобина прикусила верхнюю губу и задумалась. Если Мелати сейчас действительно чуть больше двадцати, значит, ей было лет шестнадцать-семнадцать, когда она родила сына. Максимум. У Якобины пробежали по спине мурашки.
– Я недавно видела ее вместе с сыном, – проговорила она и уставилась в свой бокал.
– С маленьким Ягатом? Да. – Ян говорил спокойно и почти трезво. Он затянулся сигаретой. – Это сын Винсента.
– Вы знаете об этом? – удивилась она.
– Да. Конечно. – Ян хмыкнул, увидев ее реакцию, и потянулся к пепельнице, чтобы стряхнуть пепел. – Тут нет ничего необычного или порочного. Тут нет никакого секрета, но также нет и ничего, о чем стоит говорить. – Он серьезно посмотрел на Якобину. – Вы позволите мне сказать об этом честно? – Она кивнула, и он откинулся на спинку стула. – Связь между туземными женщинами и европейскими мужчинами здесь норма, а не исключение. Многие служащие на плантациях и в администрации не в состоянии заработать столько, чтобы обеспечить европейскую жену и детей всем, чем полагается, начиная с дома и слуг. То же самое можно сказать об офицерах низшего ранга и простых солдатах. Если они вообще найдут себе подходящую жену. Поэтому, – он затянулся сигаретой и выдохнул дым, – они берут себе туземных женщин, няи, которые за небольшую плату заботятся о чистоте в доме, стирают белье и готовят вкусную пищу. Наверху, – он показал пальцем в потолок веранды, – такая практика не только не наказывается, но даже поощряется. Няи заботятся о стабильности и порядке в жизни холостяков. Опыт показывает, что мужчины меньше увлекаются алкоголем и игрой, если у них есть няи, реже дерутся и скандалят. Кроме того, – он снова наклонился, гася сигарету в пепельнице, – благодаря тому, что няи спят с ними, есть надежда понизить уровень заболеваемости половыми болезнями, которые широко распространены среди продажных женщин. – По его лицу пробежала тень, когда он снова выпрямился и закинул ногу на ногу.
