Глава 26
Сева до конца дня никак не мог прийти в себя. Катя его ищет… А он — ее… Откуда она узнала про редакцию? Наверное, он сам когда-нибудь рассказывал ей, где редакция располагается. И Катя нашла…
— Расчувствовался! — резко бросил ему Николай. — Сейчас в Москву помчишься… Мы — туда, а она — сюда… Ситуация аховая… Ты вспомни, что Нинка рассказывала! Здесь она была, твоя Катя! Здесь она, а не там! Ты прямо всю душу из меня вынешь!
Сева понимал, что брат прав. И не знал, что делать. Он растерялся окончательно, запутался, мало отдавал себе отчета в своих действиях. И неожиданно решил посоветоваться с Юлей.
Юля слишком часто вспоминалась ему в его дурацком путешествии. Так часто, что он уже привык беседовать с ней и спрашивать у нее совета, как у самого себя.
— Ну, что скажешь? — обращался к ней Сева.
И Юля задумывалась. Прикусывала нижнюю губу. Между бровей появлялась неуверенная в себе морщинка, растерявшаяся от одиночества.
— Я вот что думаю… — начинала Юля.
Дальше начинались фантазии поэта — что бы она могла ему сказать…
Сейчас, едва выслушав рассказ Нины, комментарии Мухина и Арбузовой — куда же без них? — еле-еле дослушав пространный спич младшего брата, Сева ушел в комнату и набрал Юлин сотовый.
— Ау! — ответила Юля.
Она всегда так отвечала.
Падают желтые листья,
Тихие, легкие, добрые…
Осень скользит по земле… —
прочитал наугад Сева.
— Танка! — обрадовалась Юля. — Это я знаю! Ой, нет, это хокку! Да, Сев, я угадала?
Он засмеялся, очень довольный.
— Рад тебя слышать… А вот еще:
Что-то случилось со мной…
Я перепутал пути,
Разве так просто идти?
— Да нет, конечно, нелегко! — охотно откликнулась Юля. И встревожилась: — А что такое с тобой случилось? Ты не заболел?
— Нет, — сказал Сева. — Не заболел. А у тебя как настроение?
— Ой, да как! И скучно, и грустно, и некому челку подстричь… — весело отозвалась Юля. — Ремонт тут у нас в центре, небольшой. А ты чем там занимаешься?
— Ищем вот… — вздохнул Сева. — И найти не можем.
— Ты обязательно ее найдешь, да! — убедительно и уверенно сказала Юля. — Обязательно… — И замолчала.
— Почему ты молчишь? — встревожился Сева.
Юля помялась, но врать она не умела и не любила. Была тому не обучена.
— Я ее видела вчера у подъезда… Катю… Она тебя ждала, да… Долго стояла, потом пошла… Медленно и сгорбившись, как на похоронах…
Теперь замолчал Сева.
Он — здесь, а она — там… И что ему теперь делать?..
— Ты когда приедешь? — тихо спросила Юля. — Я уже все книги прочитала, что ты давал…
Да, надо ехать, подумал Сева. Юле книги искать…
— Я не поняла там у Теккерея, — продолжала Юля. — У него написано «роман без героя». А как же Эмилия? Она разве не героиня?
— Ты рассуждаешь как человек современный, живущий в эпоху эмансипации, — пустился объяснять Сева. — Поэтому для тебя «герой» — слово общего рода. А во времена Теккерея «героем» мог быть исключительно мужчина. Женщина считалась чем-то второй степени. Даже когда в девятнадцатом веке какой-то величайший по тем временам реформатор объявил о всеобщем избирательном праве — и это будь здоров был новаторский жест! — то «всеобщее» право подразумевало право голосования сугубо и только для мужчин. Тогда возникать о женщинах — это даже не вопрос. Это было просто немыслимо. Хотя сила женщины и ее власть над мужчиной были огромны во все времена. Вот тебе просто голые факты. У Грозного умерла молодая жена, и вскоре после того он «прославился» как диктатор и психопат. У Сталина в ранней юности умерла девушка. Та же история… И наконец, Клинтон начал бомбить Косово сразу после того, как у него «отняли» Монику…
Юля снова помолчала, осмысливая услышанное.
— Некоторые писатели-мужчины очень точно изображают психологию женщин.
— Да, вот, кстати, тот же Бергман — у него обычно главная героиня — женщина! — вспомнил Сева.
Было минутное замешательство, а потом Юля просто и непосредственно спросила:
— А что написал этот самый… Бергман?
Сева смутился:
— Приеду — расскажу. Что еще нового?
— А я тут сотрясение мозга заработала… — прошелестела Юля.
— Опять?! — ахнул Сева, вспомнив про Будду.
Юля входила в вагон метро, а ей навстречу — какой-то выпивший или обкуренный гопник. Они так неудачно наткнулись друг на друга… И он просто отпихнул Юлю сильной рукой в сторону: мол, не мешайся, с дороги!.. Но она, тонкая сигаретка… Отлетела на полтора метра и головой долбанулась о стенку вагона. Какой-нибудь здоровый тип на ее месте потер бы себе затылок и спокойно поехал дальше, а на стенке отвалилась бы краска. А Юлька сразу осела возле стенки. Правда, поднялась быстро и с помощью сердобольных пассажиров добралась до своей станции.
Только этим дело не кончилось.
Из-за ремонта в учебном центре Юле делать стало особо нечего, и она отправилась прогуляться на Воробьевы горы. Где на нее, зазевавшуюся, налетел велосипедист, тоже какой-то гопник, и свалил с ног…
— Ты когда приедешь? — печально повторила Юля.
— Скоро, — пробормотал Всеволод. — Это не вопрос…
Провожали братьев дружно и весело.
— Юноша, вы молоды, но мудры, а мудрость всегда обречена на неблагодарность окружающих, — неожиданно изрекла Арбузова. — Вы знаете, в каком возрасте умер царь Соломон? В тридцать семь лет! Вы удивлены? Почему-то все всегда уверены, что мудрец из мудрецов Соломон умер, увенчанный сединами, в глубокой-глубокой старости. Сам образ этого царя у нас ассоциируется с имиджем некоего старца. А оказывается — ушел совсем молодым… Хотя такой был мудрейший…
— Не! Севка в тридцать семь не умрет, — заявил Николай. — Я не позволю! А почему он мудрый?
— Потому что не купил себе машину! — огорошила всех детективщица. — С ней — сплошные проблемы! А без нее живи себе спокойно… Киньте в меня помидором, если я не права.
Они говорили о Севе так, словно его самого здесь вовсе не было.
— Ну да! — хмыкнул Николай. — Севка как раз собрался покупать себе русское «рено» — то бишь замечательную машинку «Ока». На другую денег нет. И говорит мне: «У «Оки» масса преимуществ. Навряд ли ее угонят, а меня не будут третировать гибэдэдэшники. Уж придираться к водителю «Оки» — полное извращение, до него даже они не опустятся».
— А если заводить собаку — то йоркширского терьера. С ним не надо гулять, — перебила его хозяйка. — Я вот печенкой чувствую, что тут не так все просто и есть какой-то подвох, о котором мы не знаем. Ведь если Йорк — столь удобная во всех отношениях собачка, почему же ее редко заводят многочисленные собачники? Нам бросается в глаза положительная сторона, но явно существует перетягивающая ее отрицательная — это закон жизни. Кофе хотите? «Маккона»!
