Марина ужасно подавлена, будто ее отругали. Она притворяется, что устала, и подолгу лежит в постели наедине со своими тревогами. Всякий раз, когда она думает о Кум-Эбби – о заразе, которую распространяет, о грядущем туда возвращении, – на глаза наворачиваются слезы. Марина наполняет ванну. Если мама зайдет справиться о дочкином самочувствии, она ей все расскажет.
Однако мама не приходит. Она даже не замечает, что ее единственный ребенок беззвучно рыдает под водой почти полтора часа.
Тогда Марина решает последовать бабушкиному совету и идет в парк. Здесь хорошо, думает она, отдирая от платана лоскут коры. Ей нравится свежий воздух. Потом, у статуи Питера Пена, она замечает миссис Загуши с внуками и прячется за деревом, пока они не уходят. Вечером, посреди ужина, Марина разражается плачем.
– Что случилось? – спрашивает Жужи. – Хочешь радио? Музыку?
– Н-нет.
– Дорогуша, – говорит Ильди, – я буду готовить что-либо другое. Суп?
Но Марина, выдавив улыбку, протискивается мимо двоюродных бабушек и вокруг стола – к маме.
– Что, милая?
– Я…
Она встает рядом, потом всем телом прижимается к маминому плечу, но та, хотя и гладит ее по щеке, ничего не понимает. Да, наверное, и не может понять. Sunt lacrimae rerum[18], думает Марина, и слезы бегут по ее лицу.
Когда все отходят ко сну, Лора в узорчатой поликоттонной ночнушке – леди Макбет Бейсуотерского района – тихонько стучится в дверь Марининой спальни.
Суетливый шум, хлопает ящик комода.
– Войдите, – отвечает Марина, будто директор школы, и Лора украдкой переступает порог. В темноте она садится на край кровати и испуганно улыбается, глядя на пятно черноты – должно быть, волосы. Всякий раз, целуя спящую дочь, она представляет ее убитой на черной от крови подушке. Марина молчит. Лора тянет руку – неуверенно, будто навстречу покойнику.
– Что? – спрашивает Марина. У нее обескураживающе теплая кожа. В глазах маслится отблеск уличного фонаря. – Ты забыла купить теннисную ракетку. Моя слишком старомодная, такими сейчас никто не играет.
– Сходим в «Лиллиуайтс», – шепотом обещает Лора. – Я не хотела тебя будить, только проверить зашла.
Почему Марина не спит? Ей грустно? Она сомневается в маминой любви? Лора могла бы рассказать ей, что такое любовь. Она бы сказала: «Когда мы не вместе, даже думать о тебе почти невыносимо; костяшки пальцев, плечи – все болит, не переставая. Иногда, в автобусе, приходится прятать глаза под солнцезащитными очками. Отпустить тебя в Кум-Эбби – самый ужасный поступок в моей жизни. Ну, почти. А когда ты узнаешь об отце, я опять тебя потеряю».
– Мам, мне пора спать, – говорит Марина.
– Конечно. Прости. Прости. У тебя много уроков? Ты счастлива? Счастлива там?
– Сама знаешь, что много. Я говорила.
– Да. – Она застенчиво гладит Маринину руку под одеялом. Почти все избыточные проявления ее материнской любви продиктованы мыслью, каково ей будет, если она отложит их на завтра, а Марина внезапно умрет. «Условная жизнь» – называл Петер эту робкую разведку территории, о которой нельзя помыслить. Он вежливо удалился, так и не открыв Лоре, куда это может ее завести. Возможно самое худшее: что, если завтра Марину собьет автобус, или (потому что ее маму всегда ужасали истории о подростковых побегах, а неистовая душа дочери внушает ей страх) что, если Марина выскользнет из квартиры и растворится в ночи? Лора ищет в ее лице признаки невыносимой тоски по дому, но Марина не делится чувствами. Единственная зацепка – ее желание, чтобы мама всегда была рядом, но полагаться на это нельзя. В любом случае лучше держать дистанцию. Наверное, думает Лора, этого она от нее и ждет.
«Останься, – думает Марина. – Пожалуйста, пожалуйста, останься». Мама носит затертую до дыр ночную рубашку, которую Рози хочет пустить на тряпки. Марина решает: она ее сохранит. Она придвигает пальцы к руке, которая гладит ее по плечу – ближе, ближе. «Останься со мной».
– Кстати, – неуклюже, как неопытный соцработник, произносит Лора. – Там… там у тебя на полке новая книга по истории, и я подумала: откуда она? – Марина напрягается. – То есть можешь не говорить, если…
– Стоп. Ты что, рылась в моих вещах?
– Что ты! Нет-нет. Я…
– Как же тогда?
– Это не я ее нашла. По-моему…
– Это моя частная собственность!
– Ш-ш. Да, я знаю, но…
– Кто? Жужи?
– Я… Послушай, мне всего лишь нужно узнать, откуда она.
Стремительно откинув одеяло, Марина садится.
– Тебе-то что? – шипит она. – Это личное, мое личное дело. Я не обязана отчитываться.
– Но…
– Ты ничего не знаешь о моей жизни, – говорит Марина плаксивым голосом. – Даже не представляешь.
– Милая… – Лора снова тянется к ней, но Марина отдергивает ногу. – Все совсем не так. Просто я обещала…
– Что? Ты меня обсуждаешь у меня за спиной?
– Я…
– Так вот, не смей!
– Солнышко, ну пожалуйста! Они… я сама не понимаю, почему они так волнуются, – вероломствует Лора. – Наверняка какая-нибудь глупость, но деваться некуда: им не нравится книга или автор. Помнишь, мы говорили об этом в школе: Александр Вайни…
– Он потрясающий человек.
– Хорошо, хорошо. Не отталкивай руку. А ты что, писала ему? Нет-нет, это нормально. Я в свое время осаждала письмами Кристофера Робина, обрывала телефон в его книжном ма…
– Что значит «не нравится»?
– Ну не сердись. Может, это и правда плохая идея – вступать в переписку со знаменитыми авторами. Мужчинами. Хотя вряд дело в этом. Рози… то есть, они этого не одобряют. Лучше не надо. Или это было, когда вы, когда вы встретились?
– Нет, это неслыханно, – говорит Марина. – Господи, да я могу общаться с кем захочу! Я взрослая! Что значит «не надо»? Мне и без этого проблем хватает.
Лора начинает терять способность к сочувствию. Неужели, проносится у нее в голове, она не видит, как ей плохо? Может, единственный ребенок единственного ребенка всегда к этому приходит: замыкается на себе как центре вселенной? Едва ли не впервые за все время, что они живут вместе, Лора чувствует отторжение.
– Милая…
– Слушай, отстань от меня со своими вопросами!
И Лора отстает.
Суббота, 18 февраля
– Молоко?
Это даже забавно – все равно что, боясь акул, купаться только в гостиничных бассейнах, а потом взглянуть вниз и увидеть треугольный плавник.
В последний день коротких каникул, который Лора провела, борясь с желанием позвонить Петеру, доктор Алистер Саджен с супругой зашли на чашечку кофе. Фаркаши, возвращаясь с выставки Дюрера, встретили их в метро и пригласили в Вестминстер-корт. Какой приятный сюрприз! Алистер неуклюже откинулся в углу зеленого дивана; Мици сидит на обеденном стуле.
