Цветы вокруг алтаря загорелись, сам алтарь объят пламенем. С потолка падает штукатурка, и тлеющий конский волос, вросший в него, добавляет едкого дыма. Я всегда знала, что Эммануил — сатана в человеческом облике, но теперь? Освещенный пламенем, он никогда не выглядел более демонически.
— Если ты сразишь меня, я стану более могущественным, чем ты можешь себе представить! — голос Эммануила отчаянный, визгливый.
Шон резко смеется. Это грубо, но наполнено искренним юмором.
— Серьезно? — спрашивает он. — Ты собираешься цитировать мне гребаные «Звездные войны»? Вот как ты хочешь выйти? — Шон качает головой. — Этот способ не сработал хорошо даже для Оби-Вана, — подтверждает Шон сумасшедшему. — И все же, лучше не рисковать.
Шон отводит пистолет от головы Эммануила и дважды стреляет. Эммануил падает на землю, и мое сердце разрывается, когда слышу, как этот сукин сын кричит от боли. Одна из пуль Шона раздробила его левую коленную чашечку. Другая ударила его в низ живота. Ни одна из ран не обязательно смертельна, но любая из них затруднит выход из горящей часовни.
— Ты поднял руку на Помазанника Господа! — задыхается Эммануил, корчась на полу. Его голос хриплый от дыма, ослабленный болью и потерей крови. — Ты будешь гореть за это!
Некоторое время я думаю обо всех жизнях, которые этот сумасшедший разрушил своим извращенным пониманием религии. Моя собственная жизнь, искалеченная и замученная, но не сломанная. Мучения, через которые он заставил меня пройти. Будущее, которое он планировал для меня. Каждая галочка в этом списке — это очко против него, и мое сердце ожесточается.
— Ты... будешь гореть... за это...
Шон снова поднимает пистолет, чтобы пристрелить его и положить конец боли Эммануила. Чтобы прекратить крики.
— Нет, Шон, — прошу я, мягко опуская его руку. Встаю на колени рядом с сукиным сыном, настолько близко, чтобы поцеловать его, если бы захотела. Достаточно близко, чтобы прошептать ему на ухо: — Ты сгоришь первым.
Шон убирает пистолет в кобуру, и мы выходим из часовни, держась за руки.
Молчаливая община все еще находится там, но теперь она стала на два представителя больше: ужасный труп брата Лукаса лежал на одеяле у подножия ступенек; и Натан, сжимающий в руках огромную старинную семейную Библию, которая стоит на маленькой лестничной площадке наверху. Он наблюдал за всем через открытые двери.
Он такой потерянный. Такой смущенный. Мое сердце разрывается из-за этого маленького мальчика. Он виновен в стольких страданиях, как в моих, так и в других. Я знаю, что он стал причиной смерти Дэниела и Джошуа, когда рассказал отцу о том, что они делали вместе, но как могу винить его? Им манипулировали, поставили в положение, где нет другого пути. Я не знаю, что сказать мальчику, и протягиваю к нему молчаливую руку.
— Нет, — отвечает он, качая головой. — Просто иди.
Грузовик Шона грохочет на холостом ходу позади толпы, и кто-то неистово заводит двигатель, когда мы спускаемся по ступенькам.
— Давай! Двигайся! Шевелись! — кричит водитель через открытое пассажирское окно. — У нас около шести минут, чтобы убраться отсюда к чертовой матери!
Дорога — или выезд, как называет ее Шон, – ухабистая, и его большой полноприводный грузовик зарабатывает свою репутацию в сто раз больше, когда здоровяк за рулем мчит в кромешной тьме прочь от горящего комплекса. Он едет без света, используя другой комплект тех же четырехглазых очков ночного видения, которые носит мой Шон. Это всего лишь короткий пробег по бездорожью, всего несколько минут, но моя голова отскакивает от крыши «Блейзера» по меньшей мере четырнадцать тысяч раз, прежде чем мы находим грузовик другого человека на поляне в лесу.
— Спасибо, — благодарю я водителя после того, как мы укладываем все в его грузовик. — Прости, боюсь, я не расслышала твоего имени?
Некоторое время он не отвечает, оглядываясь назад, туда, где бурлящий, вздымающийся огонь все еще освещал далекий горизонт, и проводит пальцами по очень коротко остриженным волосам. Это выглядит как бессознательный жест, привычка.
— Там было чертовски круто, — произносит мужчина, оглядываясь на меня. — Такой же беспорядок, как и во многих других местах, где я был с этим придурком. Однако мы вышли из этого, и, судя по тому, что я слышал по радио, ты большая часть этого.
— Что мне еще оставалось? — спрашиваю я. Шон обнимает меня за талию, и я прислоняюсь к его плечу. — Он спас меня. Я... я не знаю, что еще сказать. — Я не нахожу слов, чтобы объяснить, как и почему в тот момент, когда Шон был парализован своими воспоминаниями, знала, что нужно делать, и сделала это.
— Думаю, мы спасли друг друга, — тихо произнес Шон, и мое сердце колотится, когда он сжимает меня.
— Ага, — отвечает водитель. — Думаю, что он прав. Ну что, мисс? Ты участвовала в операции. Ты боролась. Ты была рядом с нами, так что, думаю, ты заслужила это право. — Он протягивает мне руку, полностью охватывая мою. — Меня зовут Анджела, — отвечает он мне.
Импульсивно я выскальзываю из руки Шона, протягиваю руку и обнимаю мужчину со странным именем.
— Большое вам спасибо, Анджела.
— Какие родители назвали бы своего сына Анджелой? — спрашиваю я Шона, пока мы наблюдаем, как вдалеке исчезают задние фонари другой машины.
— Не знаю, — отвечает Шон, крепко прижимая меня к груди. — Во всяком случае, пока нет. Хотя думаю, что мы узнаем это, когда у нас появятся дети.
Глава 22
Шон
Утро субботы, 20 августа 2016 года
Кортни рукой на моем колене будит меня на пассажирском сиденье грузовика, мое тело как всегда закоченело ото сна.
— Мы почти дома, — поясняет она мне. — Ты хорошо поспал?
— Да, — отвечаю я, вытирая запекшиеся глаза. — Где мы?
— На двести девяносто пятом шоссе, — отвечает Кортни. — Мы въезжаем в Портленд.
Я на самом деле хорошо спал. Хм. Это первый раз за… долгое время. Никакого кошмара. Никаких грез. Нет... ничего.
— Спасибо, что подвезла, Кортни.
Я зеваю, глядя в окно, когда мы пересекаем мост через реку Пресумпскот. Солнце едва опускается за горизонт, окрашивая небо над заливом Каско в цветные волны. В динамике моего грузовика тихо играет классическая рок-музыка. Дисплей на радио показывает, что это «WBLM 102,9 FM».
— Все в порядке. Я поспала немного ранее, — успокаивает она. — Как только ты вывез нас на автостраду, мне не составило труда доехать оттуда. Хотя я хочу настоящий душ. Та вода была холодная!
— Водонагреватели на солнечных батареях не слишком хорошо работают в темноте, — с сарказмом отвечаю я. — Но важно было смыть большую часть крови и грязи. Это еще труднее объяснить, чем пулеметы на машине, если бы нас остановили.
— И все же. Я хочу мыло. И горячую воду. И моего отца. — Кортни смотрит на небо над водой. — Это новый день, — произносит она, сжимая мою руку так, что мне кажется, что кости вот-вот треснут. Облака и дымка над океаном темно-алые с фиолетовыми и оранжевыми прожилками.
— Красное небо утром… — бормочу я про себя. Кажется, не могу избавиться от мучительного ощущения, что чего-то все-таки не хватает.
— Что ты там говоришь?
— Извини, — произношу я, прикрывая зевок тыльной стороной ладони. — Старое суеверие о погоде. Красное ночное небо — радость моряка. Красное небо утром, моряк, прими предупреждение. Это неправда, не совсем так, но мы становимся довольно суеверными в море.
Что я упускаю? Что-то связанное с пропажей. Недостающие части? Недостающие… дети? Хмм. Это лишь часть дела, но не все.
— Я еще не проснулся. Есть что-то не совсем... о! Ты видела ту маленькую девочку сегодня вечером, Кортни? В конце?
— Нет, — отвечает она, мрачно поджимая губы. — И это то, что необходимо сегодня выяснить. Мне нужно знать, что с Дженни все в порядке.
— А как насчет маленького мальчика? — спрашиваю я. — Сын Лукаса, тот, которого он избил, что выглядело подобно припадку?
