Байрон обещал, что мы с Рене тоже исчезнем через неделю после него. Мы знали, что если не подчинимся, то умрем, и все будет не так, как мы хотели.
Вечером, когда я готовила ужин, в нашу дверь постучали. Мои руки дрожали, я положила большую ложку на плиту и пошла к двери.
Я прислушалась, не совсем понимая, что говорит человек в форме. После того, как я весь день сдерживала слезы, я упала на пол с воплем, криком о жизни, которую мы все теряли.
Рене выбежала из-за моей спины.
— Мама, в чем дело? — Ее большие карие глаза смотрели то на меня, то на офицера, когда она положила руку мне на плечо. — Мам? Мама?
Мое сердце разбилось вдребезги, когда я села на колени и притянула дочь в свои объятия.
— Это твой папа.
— Что? — Она посмотрела на офицера. — Нет, скажите, что с ним все в порядке. Может, вы ошиблись.
Она была более свирепой, чем я, решив исправить то, что утверждал этот человек, исправить его ложь и раскрыть наши секреты.
— Рене, — прошептала я, вставая и обнимая ее. — Я повернулась к офицеру. — Мы можем… мы можем увидеть его?
— Я не советую вам этого делать, мэм. Его можно опознать по вещам. Он… ну, я не рекомендую видеть его.
Мы с Рене ждали, пока полицейский достанет пластиковый пакет с бумажником Байрона, его удостоверением личности и часами. Я держала сумку трясущимися руками и кивала со слезами на глазах.
— Они принадлежат ему.
— Мэм, у нас будет отчет для вашей страховой компании через двадцать четыре часа, если вы сможете приехать в участок… — его слова затихли, моя голова гудела от эмоций.
В какой-то момент он исчез.
Я сидела на диване, положив голову дочери себе на колени, и мы плакали.
Она из-за единственного отца, которого знала.
Я за жизнь, которой у меня никогда больше не будет.
Где-то в течение следующих часов или дней, я увидела пространство вокруг себя за пределами моего пузыря отчаяния.
Я могла бы сойти в могилу, ненавидя Аллистера Спарроу, и я, безусловно, это сделаю. Тем не менее, последние шестнадцать лет были больше, чем я когда-либо мечтала иметь. За последние полтора десятка лет я пережила больше, чем некоторые люди: нашла мужа и дочь. Дом и жизнь.
Я должна уйти, но я могу сделать это, зная, что у Рене будет свобода выбора своего жизненного пути. В конце концов, ее назвали в честь паука, Аранеи. Дочь, которую я делила с той женщиной в больнице, судьей Ландерс, выросла красивой, сильной, жизнерадостной молодой женщиной. Судья дала ей имя, и мы вырастили ее.
Мы должны верить, что это поможет ей выжить.
Глава 41
Арания
Приземлившись в Денвере, я думала только о Луизе. Тайны, окружающие мою жизнь, а также возможное содержимое коробки были мгновенно забыты. Все, что имело значение, это добраться до медицинского центра и увидеть лучшую подругу.
Стерлинг успокаивающе потянулся к моей руке, лежащей на обтянутых джинсами ногах. После душа мы оба переоделись в повседневную одежду: я, в футболку с джинсами и джинсовую куртку, Стерлинг, в темно-синие джинсы и белую рубашку на пуговицах. С закатанными рукавами и расстегнутым воротом рубашки он вернулся к своему статусу модели, а не генерального директора всемирной компании недвижимости.
— Сейчас середина ночи, — сказал он. — Ты не устала?
Я пожала плечами.
— Я слишком взволнована. Не могу поверить, что наконец-то пришло время для рождения Кеннеди.
— Есть новости? — спросил он, наклонив голову к телефону.
— Нет. Я только что отправила сообщение Винни, чтобы она знала, что мы здесь. Судя по тому, что я слышала, роды могут длиться часами. — Я попыталась прочесть мысли, мелькающие в темных глазах Стерлинга. — Ты беспокоишься о прошлой неделе?
— Нет, как я уже сказал, мы наблюдали за ними. Я беспокоюсь за здоровье каждого, но врач, который был у нас у Винни, проверил Луизу, прежде чем мы отправили ее в медицинский центр. А потом ее отпустили. Все должно быть хорошо. — Он глубоко вздохнул. — Винни осталась верна нашей истории. Джейсон и Луиза не вполне уверены во всем, что произошло, но знают, что их защищают. Меня больше беспокоит, что они думают, что мои мотивы более альтруистичны, чем на самом деле.
Кончики моих губ поползли вверх, когда я обхватила его недавно выбритую щеку ладонью свободной руки и позволила пальцам скользнуть по гладкой коже.
— Ты мой рыцарь в сияющих доспехах.
— Нет, солнышко. Мои доспехи черны, как уголь.
— Неправда, Стерлинг.
Мы оба покачнулись вперед, когда самолет остановился. Небо за окном было темным, но огни частного аэропорта освещали взлетную полосу и ангары.
— Если я спрошу, ты мне что-нибудь скажешь?
Вокруг его глаз залегли маленькие морщинки.
— Я не буду лгать тебе, Арания. Однако есть вещи, которые я не буду обсуждать.
Я кивнула, когда мы расстегнули ремни безопасности, встала и пошла вперед.
— Подожди, — сказал он, останавливая меня, — пока Спарроу не покинут самолет.
Я почти забыла о мужчинах в комнате перед нами.
Обернув руку вокруг моей талии, Стерлинг притянул меня ближе, окружая своим чистым, пряным ароматом. Его голос был тихим.
— Что бы ты ни хотела спросить, сделай это сейчас, пока другие не услышали.
Глядя на гранитные черты, выражение лица, которое было у него, когда были посторонние, я улыбнулась тому, что начинала понимать очень сложного человека передо мной.
— История Яны… — сказала я. — Мне просто интересно, сколько других людей, безнадежно преданных тебе, тех, кто подчиняется твоему расписанию и появляется в пентхаусе без вопросов. У скольких из них есть похожие истории?
— Как я уже сказал о Яне, это не мои истории, чтобы рассказывать.
— Но ведь есть и другие?
Он не ответил.
Я прижала руку к его груди поверх пуговиц рубашки.
— Ты можешь сделать все возможное, чтобы убедить меня, что ты не рыцарь, но это так. Ты не идеален, — усмехнулась я. — Иногда ты бываешь настоящим мудаком.
— Так мне сказали.
— Это не отменяет того факта, что ты еще и хороший. Надеюсь, когда-нибудь ты это поймешь.
Прежде чем Стерлинг успел ответить, перегородка открылась, и Патрик кивнул в сторону двери, ведущей наружу.
— У нас все готово. Машина ждет, — сказал Патрик.
Когда Стерлинг потянулся к моей руке, той, что лежала у него на груди, я сказала:
— Спасибо, что не споришь со мной из-за этой поездки. Я знаю, что ты предпочел бы, чтобы мы все были в Чикаго под защитой.
Отпустив мою руку, он положил свою мне на поясницу. Расправив широкие плечи, он повел меня к двери и ступенькам. Кивнув Китону, Милли и Марианне, он окинул взглядом асфальт. В нескольких шагах впереди нас Патрик делал то же самое, высматривая за огнями взлетно-посадочной полосы то, что могло быть скрыто в темноте.
Наши шаги ускорились, когда мы направились к машине.
Как только мы оказались на заднем сиденье с одним из крупных мужчин, сидевших за рулем раньше, и Патриком в качестве второго пилота, Стерлинг вздохнул и прошептал своим глубоким тенором:
— Я бы предпочел быть дома.
Это единственное утверждение было всем, что было произнесено в присутствии нового человека. Поскольку я не была представлена, это означало, что Стерлинг хотел, чтобы я молчала. Поначалу мне были безразличны все его правила, но со временем они прижились.
То, что месяц назад казалось нелепым, теперь стало обычным делом.
Страх перед его наказанием больше не таился в глубине моего сознания. Я пришла к выводу, что некоторые из них мне слишком нравятся, чтобы их можно было считать сдерживающими факторами. Это было больше, чем последствия, которые влияли на мою готовность уступить его правилам. Это было доверие и уважение к миссии Стерлинга.
Я принадлежала ему.
Теперь я приняла это без вопросов.
При этом он стал моим, и эта мысль мне тоже понравилась.
